Искусство, с которым работает Наташа Арендт, совсем другое. Этот художественный язык существует в хаотичности обработанной и необработанной предметности, в возможности тактильного восприятия поверхностей, на которых появляется живопись, в тактичном цитировании как первичного (собственно, примитивного) материала – вывесок, афиш, плакатов, так и их интерпретаций – в приёмах футуристической школы, в анализе  формы и материала, из которого появляются предметные композиции Давида Штеренберга, в псевдобарочности рекламных плакатов советского большого стиля и Книги о вкусной и здоровой пище, а также в знаковости предмета в живописи Михаила Рогинского. Количество художественных фактов, огромное число текстов культуры, среди которых обнаруживает себя художественная практика Наташи Арендт, становится основанием её неизбывной самоиронии: футуристические апроприации народного искусства возвращаются в месиво этого самого «непрофессионального» языка и смешиваются до неразличения со своими многочисленными прототипами, в которых модернисты видели живую альтернативу умирающему академизму, и которых уже совсем не осталось сегодня, в отличие от новых, ещё более «мёртвых» версий академизма и академической продукции; и утончённые композиции Штеренберга в её пересказе снова становятся похожими на базарные вывески прошлых лет. Выбор жанра вообще ничего не значит и не имеет особого смысла: живопись, скульптура и инсталляция – это плавное перетекание сырого материала, из которого появляется «искусство».

Так проявляется «личное» измерение искусства – в соотнесении себя с  непостоянным культурным полем настоящего времени, а своей художественной практики с неопределённой величиной истории искусства, с которой художник находится в состоянии постоянного диалога. Личное – это также отказ автора от попыток выстраивать и рассчитывать стратегию своего торчества; отсюда – случайности, неразборчивость в подборе материалов и открытость случайным смыслам, совпадениям, чужим монологам и диалогическим ситуациям.

«Русский завтрак на траве» – это фикция; такого элемента культуры нет на русской почве. Есть другие культурные клише, которые предлагают возможности описания утренней трапезы в России. Это может происходить на кухне, в ближайшей рюмочной или кафе, у киоска рядом с метро или автобусной остановкой. Но завтрак на траве – это иллюзия и это мечта; призрачность и культурное клише, подброшенное «искусством».

Как и вывески на продовольственных магазинах – они относятся не к еде; они воспроизводят культурные клише, они умножают призрачности. Так изображаются объекты желания.

В данном случае этим объектом является искусство.