Значат ли эти слова, что экспрессионизм рассматривался молодыми художниками, пришедшими в искусство в 1920-х годах, как один из живых языков современного искусства? Да. Могут ли эти слова свидетельствовать об институализации экспрессионизма, то есть, стал ли он официальным языком объединения художников, каким был «Цех живописцев»? К сожалению, нет.

М. Кузнецов "Смех" 1950е

«Цех живописцев» в основе своей был еще одной группой студентов и выпускников Вхутемаса, собравшихся в 1926 году вокруг своего учителя, Александра Шевченко, глубокого живописца и замечательного педагога. Александр Шевченко был соратником Михаила Ларионова, но примитивизм и футуризм для него остались только экспериментами в познании современных ему художественных стилей. С 1922 года Шевченко стал участвовать в работе объединения «Маковец», дававшего исключительный по значимости материал для анализа состояния искусства, которое мы определили как «спиритуалистическое», то есть имеющее непосредственное отношение к самой сути экспрессионизма в России. В «Маковце» встретились единомышленники и последователи Михаила Ларионова и Василия Чекрыгина. Лев Жегин, Екатерина Белякова и Сергей Романович – это удивительные мастера, которые воспринимали искусство как духовную практику. Но и в «Маковце» Шевченко оказался в стороне от активного ядра группы.

Творчество Александра Шевченко – это почти академическое исследование постимпрессионистического состояния языка живописи, очень личное, очень индивидуальное и очень лиричное. Оно могло бы стать формальным и даже салонным сезаннизмом, если бы не глубокая поэтичность, тонкое пластическое интонирование и обнаженное усилие в гармонизации живописной поверхности. Так или иначе, ни стилистически, ни содержательно произведения Шевченко и то, что мы могли бы назвать «школой Шевченко», никакого отношения к экспрессионизму не имеют.

На самом деле, художественные объединения 1920-х годов становились одновременно союзами единомышленников и аренами острых мировоззренческих, теоретических и даже – человеческих конфликтов. Внутри объединений появлялись партии, внутри партий образовывались враждебные группировки. Дискуссии между ними были острее и болезненнее, чем споры с внешними оппонентами.