Владимир Семенский
Невозможно представить себе современную культуру как монолитную, гомогенную систему, говорящую на одном языке. Точно так же невозможно согласиться с допущением иерархии в системе языков культуры. Возможно, самые крупные, раскаченные и популярные блоки такой системы являются обычными демонстрационными версиями других, менее популярных, но предельно глубоко и нюансированно разработанных лабиринтов культуры. По тем или иным причинам, которых мы не станем здесь касаться, современные люди выбирают те или иные языки, пользуясь которыми они принимают и отправляют культурные послания. Существуют культурные пространства, которые требуют высказываний, подтверждающих действительность, где искусство существует как часть индустрии развлечений или точно передаёт содержание времени как системы производства и, в значительно большей степени, потребления ускользающих или одноразовых ценностей. Или – искусство может создавать ряды комментариев к общественно-политическим декларациям, может иллюстрировать события реальности информационных пространств – оно всё равно останется ограниченным форматом газетной карикатуры, какой бы огромной инсталляционной формой ни было выражено. Речь идёт не о технологии создания произведения искусства. Дело всегда в смысловых потоках, которые связаны с формами языков культуры, одной из которых является живопись. Она возвращается в практику современной культуры, потому что обнаруживает свойство говорить на языке, дефицит которого остро чувствуется в наши дни. В искусстве последних десятилетий доминировал симуляционизм. Сегодня эта практика считывается как осмеяние искусством самого себя и своих потребителей.
Живопись даёт современному человеку возможность говорить так, как он разговаривает с близкими людьми, как изменяется его словарь и какие интонации он находит, когда пытается высказать своё личное переживание или понимание происходящих событий; он вовсе не обязательно говорит о глобальных проблемах; он говорит о своей способности быть свободным от смысловых, языковых и культурных клише, он говорит, что ему важно и интересно становиться собой, жить своей жизнью. Поэтому он действительно не боится банальностей, и если это вызывает в памяти замечательный диалог из «Покровских ворот», то реплику «а ты-то тут при чём?» он легко принимает на свой счёт, но это только лишний повод продолжать работать.
Живопись означает возвращение культуры к непромышленной, неиндустриальной системе существования искусства. Это знак времени. Это усталость от симуляционизма. Это признак того, что в культуре безусловно различаются зоны влияния абсолютно несовпадающих интеллектуальных тенденций и настроений.
Это язык, существование которого не нуждается в услугах армии интерпретаторов и посредников; он не требует перевода в другие форматы – он не ждёт поддержки со стороны PR менеджеров и специалистов по маркетингу, живописцу не нужен штат ассистентов и консультантов. Это искусство ценится не потому, что на его производство, экспонирование и продюсирование затрачены огромные средства, сопоставимые с теми, что необходимы для производства кинофильма. Совсем наоборот. Оно утверждает свободу человека и свободу творчества от системы производства культуры.
Совершенно очевидно, что сегодня живопись не является популярным языком культурного общения, но не она не стала и мёртвым языком; масштаб её использования значительно уступает не только музыке, танцу, театру, но и фотографии, видео или инсталляции. После посещения выставок актуального искусства современный человек снова приходит в музейные и выставочные залы, где экспонируется живопись. Случайна ли неожиданная, но взрывная популярность выставки Пабло Пикассо в московском Музее изящных искусств им. Пушкина, открытие которой, кстати, состоялось в тот же день, что и выставка Семенского? Не находит ли наши современники в творчестве живописца Пикассо того, что не видят на территории актуального искусства? Конечно, находят. Из пространства игры и сложных метафор современного мира они попадают в поток самой жизни. Наверное, этого и ждут от живописи люди XXI века.
