Опыт, к которому обращается Фокина, есть у каждого человека, независимо от того, с какой культурной средой он соотносит себя, но не всегда этот опыт становится искусством; не всегда мы успеваем осознать повседневность как жизнь, не часто оказываемся в состоянии разглядеть в событиях повседневной жизни гармонию и стройность иконы, не успеваем расслышать окружающее нас звучание длительностей, связностей, пустот, пауз, разрывов. Искусство, каким оно становится в практике Фокиной, нарушает власть непрерывности повседневных занятий, в которой человек скрывается и пропадает, в которой динамика живого движения подменяется механистичностью воспроизведения поступков, за которые мы не несём ответственности.
Это искусство не соответствует требованиям, которые современная критика предъявляет к предмету своего анализа: оно отказывается быть частью звёздной индустрии. Это искусство мало нуждается в описаниях и комментариях, оно не предлагает себя, а встречает своего зрителя; оно легко продолжает существовать в режиме ожидания; оно не боится банальностей, потому что знает, что становясь общими местами (чтобы не сказать – местами общего пользования), смыслы скрывают бездонность – то есть необходимость подтверждения смысла в жизни каждого человека. Культура – это человек, и человек – это опыт – исключительно личный и неизмеримо всеобщий, так можно прочесть обращение этого искусства. Поэтому в нём не может быть ни дидактики, ни обобщений. Это всегда реальность событий, происходящих на расстоянии вытянутой руки. Но это не просто трогательно. Это то, с чем необходимо обращаться бережно, с чем необходимо быть осторожным.
Искусствознание стремится быть наукой, точнее, оно стремится обладать признаками науки, быть похожим на науку; поэтому оно стремится к системности и, описывая художника или художественное явление, пытается включить его в уже существующую классификацию, найти для него существующий разряд, название, приписать его к существующему списку имён, чтобы создать видимость понимания или, точнее, понятности, ясности, что такое этот факт культуры в существующей модели мира искусства и существующей терминологии, как он укладывается в принятую систему фактов, каким образом можно присоединить его к существующей иерархии, не нарушая её порядка. Это относится к историческому материалу, это справедливо в отношении современного искусства. Как историческая наука, так и художественная критика стремятся подчинить факт принятой системе, вместо того, чтобы открыть в себе способность различать смыслы культурных событий, разглядеть в предмете исследования индивидуальность и своеобразие, исследовать позволяющее исключить его из порядка существующих классификаций. При таком отношении к материалу ценность культурных фактов нивелируется, их смысл искажается.
