Георгий Александрович Щетинин известен как художник книги, педагог и автор интересных мемуаров. Его работы 1950-х – 1980-х годов стали для русского изобразительного искусства тем, чем для отечественной словесности оказались в ХХ веке произведения Андрея Платонова, Варлама Шаламова и Александра Солженицына: художник последовательно решал задачу открытия в изобразительном искусстве  пространства безусловного и нехудожественного; он стремился сделать повествование не рассказом о правде, а самим образом правды, тяжёлой и некрасивой, создающей новые форматы эстетики художественного высказывания и становящейся этикой жизни русского художника.

Г.А.Щетинин совмещал художественную работу с писательским трудом. Много лет он работал над романом «Марфа и Мария», сопровождая литературные занятия созданием большого ряда изображений. Работы, возникшие в процессе написания романа, он называл «чёрными картинами». В своих записках он сообщает: «Герои «чёрных картин» живут в аду и всегда жили в аду. Только они об этом не думают, и никто этого не видит.»

Чёрные картины – это не иллюстрации к роману, это и есть роман – изображение панорамы жизни России, современнной и канувшей в историю, но всё равно продолжающейся, длящейся, пугающей. Работы разных форматов – от совсем небольших до двухметровых, выполненные театральной гуашью, как правило, на бумаге, наклеенной на фанеру или сколоченные доски, реже – на картоне или оргалите, иногда, действительно, чёрные, но чаще – это сложное сочетание оттенков серого, холодных и тёплых, образующих эффектные объёмы; изображения – портреты и сцены жизни людей, населяющих пространства не то барачные, не то тюремные и одновременно бесконечные, космические, открытые всем ветрам, холодные, неуютные, родные; и люди, много, много людей, родившихся здесь, длинный ряд лиц, каждое из которых стремится стать лицом России нового времени.

Материалы работ очень часто некачественные, случайно подобранные, хотя бы во дворе рядом с мусорными баками, и в этом видится если не следование этической программе, то принципиальный эстетический жест: ненужный мусор, отбросы человеческой повседневной жизни становятся частью художественного высказывания, возвращаются в искусство после того, как были использованы и отвергнуты, удалены из повседневной жизни. Этот жест может стать метафорой искусства, которое появляется в художественном языке Щетинина: сегодня искусство обретается среди отбросов жизни и культуры, подобно тому, как человечность рождается в изгнании и отверженности, становится собой, не подчиняясь закону и общественной морали. Художник говорит, что всегда существует другая, неконвенциональная и даже какая-то запретная основа существования человека, у всего, что выражается его языком, что он говорит о себе, когда пишет картины и книги, есть какая-то не резрешённая и не высказанная тайна. Здесь важно присутствие безусловности, потому что то, что происходит – за гранью нормативности и намерения следовать каким бы то ни было внешним законам, за границей культуры, которая может быть понята как система подчинения требованиям общественного порядка.