(1886, Белая Церковь – 1967, Алма-Ата)

живописец, педагог

1886 родился 25 июня в г. Белая Церковь

1901 – 1909 учился в Киевском художественном училище у А.А.Мурашко и Н.К.Пимоненко

1909 – 1917 учился в Академии художеств в Санкт-Петербурге у Я.Ф.Ционглинского, Н.Н.Дубовского и В.Е.Савинского

1910 впервые экспонировал свои работы

1915 получил премию им. Куинджи за картину «Весна»

1917 защитил дипломную работу на тему «На окраине еврейского местечка»; в автобиографии сообщил, что работа была приобретена для Королевского музея Дании; в том же году переехал в Винницу

1926 – 1937 работал преподавателем в Киевском художественном институте, с 1935 занимал пост профессора

1927 участник первой всеукраинской выставки Ассоциации революционного искусства Украины

1937 сослан в Казахстан, находился в Карлаге

1940 вернулся в Киев

1941 эвакуирован в Казахстан

1941 – 1958 преподавал в Алма-Ате в Художественном  училище им. Н.В.Гоголя

1944 осенью состоялась персональная выставка А.М.Черкасского; персональные выставки состоялись также в 1946 и 1956 годах

1949 отстранён от преподавательской работы в Алма-Атинском художественном училище по причине «наличия в творческой работе формализма и импрессионизма, которые прививал своим ученикам, преклонение и восхваление западного упадочного искусства», вскоре восстановлен

1963 получил звание Народного художника Казахстана

1967 – 30 ноября скончался в Алма-Ате

Литература: И.Рыбакова. А.М.Черкасский. М.,1966

Казахская государственная галерея им. Т.Г.Шевченко и Центральный музей Казахстана. Персональная выставка работ А.М.Черкасского. Каталог. Составитель О.И.Зобачева. Алма-Ата, 1944

Архив А.М.Черкасского хранится в Центральном государственном архиве Республики Казахстан

—

Как известно, в советской стране произведения искусства делились на две неравноправные категории: а) народное достояние и б) все прочие. При этом к народному достоянию относилось даже то, что находилось в собственности частных лиц.
И если, скажем, у тебя дома висели на стене картины, которые ты всю жизнь считал своим личным имуществом, ты ни в коем случае не мог вывезти их за рубеж без специального на то разрешения особой комиссии Министерства культуры. Комиссия же придирчиво осматривала и ощупывала весь твой груз и определяла, что является достоянием государства, а что государству ни к чему. Без соответствующего штампа таможня запросто лишит тебя собственности, сколько бы ты ни доказывал, что это принадлежит лично тебе, а не всему советскому народу.
На какие только хитрости ни шли люди, чтобы, уезжая за рубеж на постоянное место жительства, вывезти свои любимые шедевры! Некоторые запихивали их на самое дно тюков, рассчитывая, что таможенники не докопаются. Но те тоже были не лыком шиты. Они докапывались. Учтя чужой опыт, некоторые уезжающие отдавали картины своим друзьям, чтобы те потом передали их с какой-нибудь оказией.
Нам невероятно повезло: на одной самой большой из работ, которые мы хотели взять с собой, не было собственноручной подписи ее автора – А. Черкасского. Мы объяснили, что это “работа неизвестного художника”. Но комиссия не собиралась сдаваться, она установила, что холст, на котором написана картина, явно довоенного производства. А вывозить произведения искусства, написанные до 1946 года или на такого же возраста холсте, ни в коем случае нельзя. После длительного изучения нас послали на экспертизу в Третьяковскую галерею.
Эксперты Третьяковки дотошно исследовали холст, краски, мазки и прочие субстанции. В конце концов штамп на эту картину нам все-таки поставили. Теперь натюрморт кисти Черкасского висит в нашей американской квартире и радует глаз яркими красками и высоким мастерством исполнения. Другое полотно, к сожалению, пришлось оставить в Москве у родственников.
Конечно, данная драматическая история, как вы понимаете, касается лично нас, а не самого художника. Умерший в 1968 году, он, естественно, не мог ни в чем нам помочь. Но если не все читатели знают художника Абрама Черкасского, то есть необходимость рассказать о нем, его жизни и судьбе.
Родился Абрам (близкие его называли ласково – Браша) в 1886 году в местечке (в то время еще не городе) Белая Церковь на реке Рось. Несмотря на “церковное” название, жили там преимущественно евреи. Когда-то, в незапамятные времена, Белая Церковь входила в состав Литвы и Польши. С тех пор быт и традиции евреев, жителей местечка, ничуть не изменились. Они строго соблюдали субботу, отмечали все еврейские праздники, по вечерам зажигали свечи, учили своих многочисленных детей в хедере. Семья Черкасских считалась отнюдь не самой многодетной в местечке – у них было только 14 малышей.
С семи лет Браша тяготел к рисованию. Карандаши, а потом и краски стали его страстным увлечением. Первым опытом юного художника был рисунок местного раввина, напианный по памяти. За этот набросок Браша был жестоко наказан отцом, который хотел, чтобы сын приобрел более приличную и доходную профессию – коммерсанта, юриста или, допустим, врача. А тут какой-то мазилка! Отцовское наказание, однако, не подействовало, любовь к рисованию не остыла, она, пожалуй, стала еще сильней. В конце концов отец махнул рукой и отдал мальчика в частную студию художника Сафонова в Киеве, где мальчик прозанимался три месяца.
А потом Абрам стал учиться в художественном училище, открывшемся в Киеве. Во время учения особой похвалы удостоился его пейзаж “Млыны”, изображающий ветряные мельницы на восходе солнца. За эту картину Абраму была присуждена золотая медаль, он был рекомендован для поступления в Императорскую Академию Художеств. То был неслыханный успех: еврея послали учиться в столицу, за пределы черты оседлости! В петербургской Академии Абрам Черкасский берет уроки у крупных российских художников, встречается с Репиным.
Уже в первые годы учебы художник участвует на выставках в Петербурге, а в 1915 г. за пейзаж “Весна” получил премию имени Куинджи. Окончил Абрам Академию в 1917 г., его дипломная работа “На окраине местечка” была куплена Датским королевским музеем.
Время было бурное. На улице бушевали одна революция за другой. Но Черкасский был далек от этих катаклизмов. Он с утра до ночи просиживает за мольбертом и пишет натюрморты, портреты, пейзажи. Искусство стало его жизнью, его страстью, его судьбой.
По окончании Академии Абрам Черкасский вернулся в Киев, начал преподавать в том самом художественном училище, которое когда-то закончил. За преподавательскую работу получил звание профессора. Участвует в различных выставках в Киеве, Харькове, Виннице. А вскоре художник нашел свою любовь. Он женился на Еве Криштул из Жмеринки, статной красавице с зелеными глазами. Ева стала хозяйкой в доме, вскоре родился сын, а Абрам продолжал свое дело: писал природу, рисовал людей.
Да, художника Черкасского не интересовала политика, но наступило время, когда политика заинтересовалась им. В 1937 году она явилась к нему домой в образе двух чекистов. Однажды на рассвете семья была разбужена громким стуком в дверь. Вслед за тем раздалась команда:
— Вы арестованы. Немедленно одеваться, вещи с собой и – на выход!
Арестованного доставили в НКВД и бросили в камеру, а наутро следователь потребовал честно и откровенно рассказать, как и почему Черкасский стал немецким шпионом.
Сначала он не мог понять, что происходит. Заикаясь, отвечал, что произошла ужасная ошибка, он никакой не шпион, с немцами никогда не встречался, в Германии не был, немецкого языка не знает, занимается исключительно живописью и преподаванием. Тем не менее допрашивающий требовал признания и угрожал всеми мыслимыми карами. А однажды, когда после очередного допроса Черкасского вывели из кабинета следователя, он с ужасом увидел, как по коридору протащили человека, окровавленного и жестоко избитого.
И тогда Абрам понял, что живым его отсюда не выпустят. Он смутно догадывался, что правда следователям не нужна. Между тем, как и в любой другой советской отрасли, работа НКВД строго планировалась. Существовал план по искоренению вредителей, шпионов, диверсантов и тому подобных двурушников. Из центра шла разнарядка: сколько этих заклятых врагов народа надо обезвредить в каждой области, городе или районе. Такова была воля товарища Сталина. И вышеупомянутое ведомство, разумеется, лезло из кожи вон, чтобы выполнить директивы вождя.
В конце концов Абрам решил, что подпишет любые самые чудовищные обвинения. Пусть он будет шпионом, пусть каким угодно негодяем, только бы не терпеть подобные муки.
Чистосердечное признание обвиняемого было щедро вознаграждено, чрезвычайная тройка приговорила разоблаченного немецкого шпиона Абрама Черкасского всего лишь к десяти годам лишения свободы.
И тут жена вступила на стезю борьбы за свободу мужа. Она принялась отважно сражаться с всесильными органами. Ева поехала в Москву и принялась ходить на Лубянку, как на работу, стремясь, чтобы ее кто-то принял, выслушал, понял. Она писала письма, ходатайства, просьбы. Увы, всё было напрасно. Проходили месяцы – никакого результата. Тогда она выбрала иной, не лишенный оригинальности способ воздействия на бездушное чудовище.
На Лубянку, в приемную НКВД, ходили тогда сотни и тысячи убитых горем людей. Они выглядели несчастными, прибитыми, жалкими. Ева же решила сыграть роль “роковой женщины”. Она стала появляться здесь модно одетой, прекрасно причесанной, хорошо выглядевшей. Жена приговоренного врага производила впечатление сильного, энергичного и отнюдь не сломленного горем человека. К тому же она была красива. И энкаведешники начали разговаривать с ней не так, как с другими просителями.
Ева обивала начальственные пороги и все-таки добилась своего: Черкасский попал под бериевскую амнистию 1939 года. Он вышел из казахстанского лагеря на восемь лет раньше указанного срока.
Когда муж получил долгожданную свободу, Ева примчалась в Алма-Ату и устроилась на работу, а Черкасский снова с головой ушел в свою живопись. Но до Киева они не добрались. Семья осталась в Казахстане, потому что даже освобожденному узнику ГУЛАГа было запрещено возвращаться в родные места. Бывшим “политическим” после отсидки не разрешалось жить в крупных городах европейской части страны. Таковы были замечательные сталинские порядки.
Постепенно на способного художника обратили внимание. Ему предложили место преподавателя в Алма-атинском училище живописи и ваяния.
У Абрама Черкасского появились ученики, которые со временем становились видными художниками. Ученики его обожали, и не зря – он был умным, талантливым, остроумным человеком. Казалось бы, жизнь к Черкасским начала поворачиваться своей светлой стороной. Их сын, названный Марком в честь деда, в конце 40-х уже был студентом Алма-атинского университета.
В отличие от своего отца-отшельника Марк живо интересовался политикой, как и другие его приятели-студенты. У них была веселая и спаянная компания. Студенты с жаром обсуждали политические вопросы, которые обсуждать ни в коем случае не следовало. К примеру, им, видите ли, было не понятно, почему строй, который существует в советской стране, товарищ Сталин назвал социалистическим. Третий десяток лет идет со времени Октябрьской революции, но до сих пор всё еще сохраняется государство, а также армия, органы внутренних дел и другие орудия угнетения. Ведь марксизм-ленинизм утверждает, что при социализме все они должны обязательно “отмереть”! Больше того, как пишет в своей книге бывшая участница этого студенческого кружка Дора Штурман, “мы ощущали ложь, пронизавшую всю советскую жизнь”.
Дора Штурман, впоследствии ставшая известной писательницей (теперь она живет в Израиле), описывает в своей книге “Моя школа” следующую сценку:
“Мы шли из университета по одному из тенистых алма-атинских бульваров… Журчала вода в арыках. Звучала нестройная общая болтовня. Вдруг Марк перекрыл этот гул:
— Ребята, я придумал, как это надо назвать! Какой это, к дьяволу, социализм? При социализме хозяином должен быть социум, общество! Всё общество… Задаю риторический вопрос: кто хозяйничает у нас?.. Никакой это не социализм – это монокапитализм!..
Мы сгрудились вокруг, а тоненький Марк, сверкая карими, чуть косо поставленными глазами, чертил веткой на влажной земле пирамиду власти…”
Разумеется, подобные разговоры не могли остаться незамеченными. Нашелся человек, который настучал. И тогда вся компания загремела в застенки НКВД. На допросах они не только во всем признавались, но и пытались убедить чекистов в своей правоте. Они хотели сделать их своими единомышленникам. Наивные ребята. Следователи не поняли вольнодумствующих студентов. Умников отправили в места не столь отдаленные. Так сын Черкасского пошел по стопам отца. Но если отец сидел “ни за что”, то сын уже сидел “за дело”. Марка освободили лишь после смерти вождя народов.
В это “оттепельное” время Абрам Маркович Черкасский получает, наконец, широкое признание властей. Правда, ему по-прежнему не разрешают вернуться в Киев, зато дают звание заслуженного деятеля искусств Казахской ССР, а затем и народного художника Казахстана. Картины Черкасского экспонируются во многих городах страны: Киеве, Харькове, Хабаровске, Владивостоке, Москве. А в Алма-Ате проходят две персональные выставки произведений художника. Одна из них – в связи с 70-летним юбилеем. Выставки вызывают большой интерес у любителей искусства. Как сказано в проспекте последней выставки, “многочисленные реалистические произведения А.М. Черкасского свидетельствуют о значительных достижениях мастерства и расцвете творчества художника”.
В конце 80-х я побывал на выставке художников Казахстана, развернутой в помещениях Союза художников СССР. Войдя в один из залов, я увидел большую картину Абрама Черкасского, которая поистине захватила меня. На полотне – ранняя весна. Я кожей почувствовал свежесть воздуха, услышал журчание бегущей воды, увидел первые зеленые листья на деревьях. Картина дарила радость и отдохновение. И это, пожалуй, было главным в творчестве художника. Нужно было по-настоящему любить жизнь и природу, и, конечно же, иметь недюжинный талант, чтобы изобразить всё так, как это было на его картинах. Свое наследство Абрам Маркович оставил нам, людям. Теперь эти работы экспонируются в различных музеях бывшего Советского Союза.
Все картины Черкасского полны радости и оптимизма. Но как же они отличаются от судьбы самого художника!..
—

Из письма Надежды Волокитиной на сайт Артеология:

«Моя тетя, Алевтина Федоровна Кузьмичева, училась в университете на одном курсе с Марком Черкасским, на филфаке в КАЗГУ. Оба они поступили в университет в 1948 году. Марк пришел на курс после тюрьмы. В лагере его спасло то, что он хорошо умел фотографировать, поэтому был на хорошем счету у начальства лагеря. Он был старше моей тети, прошел нелегкий жизненный путь, но, несмотря на это, у них была общая дружная компания. Он жил вместе с родителями на улице Калинина и Фурманова, недалеко от Оперного театра. Он очень хорошо знал английский язык и на переменах практиковался в нем, разговаривая с преподавателями английского. Больше всего он дружил с Александрой Александровной Александровой, которую прозвал Кубой за её «тройное» имя и Жорой Мизоновым, который тоже был старше сокурсников, так как прошел войну.
(…)
Более подробно могла бы рассказать про Марка Ирина Абрамовна Межова, которая жила в Австралии, в Мельбурне, так как она была в него влюблена и следила за его судьбой, но, к сожалению, не знаю, жива она или нет.
Тетя моя, Алевтина Фёдоровна, жива и, слава Богу здорова. Родилась она в Астрахани, в 1929 году, 31 декабря. Её отец сначала работал в Батуми, а потом его перевели в Казахстан, так она оказалась в Алма-Ате. До 1979 года она работала преподавателем русского языка и литературы в 51 школе в г. Алма-Ате.
Имя Абрама Марковича Черкасского я узнала, когда училась в Ташкентском Театрально Художественном институте и посещала Алма-Атинскую картинную галерею. Там была замечательная коллекция картин и скульптур, но это отдельная история. Я хорошо помню пейзажи А.М. Черкасского, а вот портреты нет. …»

Надежда Волокитина.