Леонид Чупятов

Когда мы говорим об искусстве двадцатых годов в России прошлого столетия, мы обязательно обращаем внимание на его полифоничность: одновременное существование множества точек зрения на то, каким должно быть современное искусство, о чем и каким языком оно должно говорить.

Искусство этого времени представляет собой сложное пространство, где сосуществуют не совпадающие друг с другом модели и формы художественного творчества. Иными словами, это место, где одновременно звучат различные художественные языки. Так высказывают и утверждают себя разные проекты новой культуры, стремясь преодолеть влияние конкурентных программ.

Согласно широко распространенному сегодня представлению, искусство двадцатых ограничивается конфликтом авангарда с тем искусством, о котором в 1922 году начинали говорить как о «героическом реализме», а с течением времени — как о «социалистическом реализме». На самом деле история была интереснее и сложнее.

Авангард проходит свой путь, открывая новые пространства и пути культуры и повышая статус искусства в современном обществе. За ним тянется огромный шлейф событий и явлений художественной культуры. Изменяется и сам авангард: из искусства нескольких художественных групп он превращается в культуру целого поколения, становясь тем искусством, которое изучают студенты в новых художественных вузах. Но, следуя логике авангарда, новое искусство начинает отрицать и сам авангард; признавая его достижения, оно отказывается признавать их актуальность. Каждая из версий авангарда становится элементом множественной плюралистичной картины культурного ландшафта, и остается «правильной», «истинной» или «единственной» только в узком кругу последователей именно этой школы.

Так рождался феномен поставангарда — полифоничной модернистской культуры.