Михаил Соколов. Натюрморт со скрипкой Из серии

Как часто мы отдаём себе отчёт в том, что происходит, когда событие, ограниченное рамками небольшого сообщества посвящённых, становится фактом, определяющим смысл культурной реальности и истории? Откуда появляется уверенность в решении экстраполировать ценности узкого круга творческой интеллигенции, идеи и умонастроения маргиналов на понимание характера и содержания целой исторической эпохи, например, чтобы называть какой-то отрезок нашей культурной истории «эпохой авангарда»? Какие намерения современности стоят за этим? Поиск «исторической правды» или что-то совсем иное? Что происходит, если вдруг в исторической перспективе эта культурная модель поведения становится выигрышной? Как скоро вызов и реальный протест становятся нормой, стереотипом поведения художника в мире искусства, предполагающим, что всякое агрессивное поведение заслуживающим особого внимания, хотя бы потому, что легко транслируется в медиапространстве? (Этот вопрос имеет обратную сторону: правда ли, что широко растиражированная, казавшаяся единственно возможной точка зрения на содержание культурной эпохи на самом деле описывает его культурную ценность? Прежде всего, это вопрос к пониманию содержания культуры середины ХХ века в России. )

Итак, отвечая на поставленный вопрос, искусство конца ХХ — начала ХХI в.в. называет себя актуальным и апеллирует к авангарду, как культуре, созданной ограниченным сообществом и обращённой к предельно узкому кругу единомышленников и сподвижников. Авангард понимается как искусство не для всех. Справедливо ли это? Как можно не расслышать в авангарде стремления быть языком демократической культуры, культуры многих, может быть, культуры всех в новом мире? Разве авангард выражал намерение быть искусством элиты? Разве не в отказе быть культурой элиты смысл нового искусства и одно из принципиальных  отличий авангарда от декаданса? Актуальное искусство (или искусство «креативного класса») претендует на то, что оно тоже и так же значимо в обществе и истории культуры, причём значимо уже сейчас, что оно является таким же передовым, как авангард сто лет тому назад, а поэтому неадаптированным, непонятным огромной массе зрителей, но как принят сегодня авангард, так же и современного искусство будет абсолютно ценно, но дивиденды от этой обещанной ценности участники процесса требуют сегодня. Как видится им и нам значение и роль искусство авангарда в нашей истории? Ведь воспроизведение одной и той же формы едва ли возможно в мире современного искусства, которое, претендуя на роль нового авангарда, представляет себя клубом избранных, прогрессивных и подготовленных людей. В этом пункте очень важно понимание существенной разницы между современным искусством и авангардом: авангард рождается из стремления говорить о человеке, живущем в решительно изменяющемся мире, из стремления стать языком этого человека вовсе не потому, что этот человек лучше того, что был вчера и уж тем более не потому, что одни люди в современном мире более образованы, развиты и подготовлены к восприятию такого искусства, которое не отвечает ожиданиям и запросам большинства. Совсем наоборот, художник обращается к изменяющемуся и рождающемуся большинству, ко всем людям, какими бы чудовищами они не представлялись культурной элите. Может быть, такого человека ещё вовсе нет, но это другой человек. Этот человек по-другому видит мир, это человек другой культуры и другого искусства; он происходит из этого искусства, чтобы стать другим, и художник появляется из осознания необходимости существования другого, нового языка искусства, которым мог бы говорить о себе рождающийся новый мир.