Михаил Соколов. Лучники (из серии Св. Себастьян). Начало 1920-х

В конце концов, когда мы говорим об авангарде, мы всегда говорим о нашем опыте его понимания и прочтения, и множественность интерпретаций и пониманий отражает современное состояние как неготовность общества принять к сведению одну точку зрения на и объявить её. И это свидетельствует об интеллектуальном и культурном развитии общества. Работа же английского режиссёра больше всего совпадает с намерением современной культурной элиты апроприировать авангард как аргумент и инструмент своей власти, экономической свободы и благополучия и представить его частью своей приватизированной реальности.

Есть ещё более важное и существенное несовпадение: Гринуэй говорит об авангарде, как о событии, понятном европейцу, как о шаге навстречу Европе, о намерении быть Европой, как о взаимопонимании. Стоит задуматься, а не является ли в авангарде преобладающим намерение преодолеть в себе желание быть Европой, осознать в себе этот комплекс провинциальности и изжить его, учась говорить о времени по-русски, чему в немалой степени образование синтетического комплекса нового искусства — живописи, поэзии и театра? Как быстро учится русское искусство быть «диким», как быстро проживает короткую стадию запоздалого освоения и откровенного подражания кубизму, отправляется на поиски решения совсем иных задач и отказывается признавать в Маринетти своего наставника, стремясь к национализации футуризма; не культивировал ли авангард нежелание соответствовать европейскому пониманию н о в о г о, и не принципиально ли то, что глядя на Европу из России, русские художники учились в Европе, учились у Европы, но с удвоенной  энергией они готовы были передать ей свой опыт радикального революционного  преобразования культуры, опыт, которому демократическая Европа двадцатых годов не могла не сочувствовать, поскольку не могла не замечать его огромного культурного потенциала, а Европа буржуазная стремилась эстетизировать и адаптировать достижения русского модернизма, что сказалось на характере русского искусства в эмиграции и печальных, с точки зрения истории искусства, творческих судьбах Ларионова, Гончаровой, Мансурова, не говоря уже о фундаментальном изменении характера искусства Шагала.