То, о чём говорит Л.П.Зусман, отражает очень важную характеристику независимого искусства двадцатых-тридцатых: его отличает открытость, обращённость к другому времени и другому зрителю, к иной реальности. В эти же годы О.Э.Мандельштам, размышляя «О собеседнике», цитирует Боратынского:
«Мой дар убог, и голос мой негромок,
Но я живу — и на земле моё
Кому-нибудь любезно бытие:
Его найдёт далёкий мой потомок
В моих стихах — как знать — душа моя
Окажется с душой его в сношеньи,
И как нашёл я друга в поколеньи,
Читателя найду в потомстве я.»
Смысл, который слышит поэт в словах своего предшественника, кажется ему созвучным времени. И действительно, то же обращение к будущему присутствует в работах многих художников, пришедших в искусство в двадцатых: они предвосхищают реальность другой, будущей культуры и разговаривают с ней, тем самым создавая её. Может быть, именно поэтому искусство авангарда и поставангарда представляется не утратившим специфической остроты и актуальности для нового времени.
Другая сторона этого же искусства — оно не сосредоточено на себе и не предъявляет себя как заключительную ценность. Оно размышляет о себе, но не любуются собой. Оно сознаёт себя как естественное состояние и креативная деятельность человека, как труд. Оно не оправдывается, но сегодня может прозвучать оправданием своего времени, когда открывает в произведениях художников глубокое гуманистическое содержание. Школа поставангарда учит художника не пересказывать, а проговаривать свою реальность и это то, что левое искусство всегда могло противопоставить модели «героического реализма». Даже в случае ухода в пространство иллюстрации это искусство не иллюстративно. Оно не комплиментарно по отношению к идеологическим и культурным стереотипам своего времени, оно противоположно самой идее нормативности и намерению участвовать в создании фасадной культуры, то есть, культуры, подтверждающей статус и иерархию власти. Оно не лицемерит. Оно не рассчитывает на то, что в нём власть увидит своё желаемое отражение. В нём не находит сочувствия ненасытно украшающее себя мещанство. Нашему времени не всегда понятна такая скромность.