(1892, Москва – 1980, Москва)

Живописец, график

1909–1913 училась в Строгановском центральном художественнопромышленном училище у С. Ноаковского и П. Пашкова.

1913– 1917 училась в Московском училище живописи, ваяния и зодчества (МУЖВЗ) у Н. Касаткина, А. Корина, С. Малютина, С. Милорадовича.

1915 дебютировала на выставке Ярославского художественного общества.

1918–1919 составляла собрание Музея игрушек в Сергиевом Посаде по поручению Коллегии по делам музеев и охраны памятников искусства и старины.

1921–1924 брала уроки живописи у П. Кузнецова.

1924–1926 член объединения «Маковец».

1930–1940-е работала в Мастерской монументальной живописи Академии архитектуры СССР. Автор исследования «Игрушки Сергиева Посада» совместно с Е. Штейнбах.

«Мы полагаем, что возрождение искусства возможно лишь при строгой преемственности с великими мастерами прошлого и при безусловном воскрешении в нем начала живого и вечного. Наше искусство выходит не из изобретательских фантазий, не из одного чувства формы, неизбежного для художника. Мы ценим то высокое чувство, которое порождает искусство монументальное. Мы знаем, что монументальным искусство становится, лишь овладев высшей степенью мастерства. Отсюда нашей задачей является обратить чувство в представление, найдя пределы взаимоотношения стороны материальной (формы) с духом (чувствованиями и переживаниями художника). Мы ощущаем природу не в виде обстановки, мы ощущаем ее в том истинном состоянии, которое открывается лишь с помощью глубокого художественного постижения. Ее творческие проявления не средство увеселять нашу жизнь, они наши общие, однородные, и мы переживаем в сосуществовании с природой ее как бы притаившееся от нас бытие. Задача нашего творчества в том, чтобы безотчетные голоса природы, поднявшиеся в высшую сферу духовной жизни, слить с нею воедино, заключить в мощных, синтезирующих эти состояния целостных объективных образах.»

Василий Чекрыгин. Наш пролог [1921–1926] Маковец. 1922–1926. Сборник материалов по истории объединения. М., 1994. С. 55–56.

Игрушки Сергиева Посада

Е. М. Белякова, Е. Е. Штейнбах

(опубликовано в сборнике «Панорама искусств» №3, М, 1979. Стр. 52-73)

Посвящается учителю Павлу Павловичу Пашкову

Публикуемая в выдержках книга московской художницы Екатерины Михайловны Беляковой (род. в 1892) написана в 1919 году. К тому времени Е. М. Белякова уже прошла хорошую художественную школу. В 1909 году она поступила в Строгановское училище; учение было для нее легким, но малоинтересным,—недостаточно внимания уделялось живописи. Из педагогов самыми памятными для нее стали П. П. Пашков, который вел курс истории западноевропейского искусства, и С. В. Ноаковский, преподававший историю стилей и историю русского искусства. За четыре года Е. М. Белякова прошла пятилетний курс обучения, после чего оставила училище, несмотря на уговоры преподавателей, прочивших ей поездку в Италию, которой награждали лучших выпускников. В 1913 году молодая художница поступает в Московскую школу живописи, ваяния и зодчества, где учится до 1917 года у Н. А. Касаткина, А. М. Корина, С. Д. Милорадовича, С. В. Малютина. Но художественное образование Е. М. Беляковой началось раньше. В большой семье Беляковых у детей всегда было много игрушек. Во многих живописных работах художницы можно увидеть любимые ею вещи. Есть и акварели с изображением игрушек ее детства, среди которых легко узнать игрушки Сергиева Посада.

Михаил Гаврилович Беляков (1854—1940), отец художницы, служил в банке, но все свободное время отдавал искусству. Хранимые Е. М. Беляковой рисунки и акварели ее отца, среди которых—сложные сцены в интерьере и на воздухе, портреты, пейзажи, иллюстрации,—являются частью ее жизни как художника. Работы М. Г. Белякова высоко ценили товарищи Екатерины Михайловны по художественному объединению «Маковец»; одну его акварель приобрел Н. П. Крымов.

В библиотеке, собранной М. Г. Беляковым, Екатерина Михайловна могла найти почти всю изданную в России литературу об игрушках.

В трудные 1918—1919 годы Е. М. Белякова живет в Сергиевом Посаде (ныне Загорск) и работает в Коллегии по делам музеев и охраны памятников искусства и старины, в комиссии по декоративному искусству и народному быту.

По поручению этой организации Е. М. Белякова вместе с другой сотрудницей комиссии Е. Штейнбах собирает коллекции для музея игрушки. Ее интересуют не только сами произведения народного искусства, но и все, что связано с их историей, бытованием, технологией изготовления. Особенно занимает ее происхождение отдельных видов игрушек. Тщательные записи Е. М. Беляковой передают характерные словечки и интонации самих игрушечников и очевидцев их творчества. Поэтому так живо возникают перед читателем картины быта, так ощутимо передан дух времени. Е. М. Беляковой удается показать своеобразие творческого облика отдельных мастеров, чего до нее не сделал никто.

В записях Беляковой чувствуется полемика с теми представителями художественной интеллигенции, которые считали русскую игрушку отсталой, стремились помочь кустарям «улучшить» их продукцию, приблизить ее к образцам западного производства. Е. М. Белякова раскрывает самобытные художественные достоинства игрушек Сергиева Посада, их эмоциональное богатство, высоко оценивает творческие возможности мастеров, показывает их своеобразие. Таковы же рисунки игрушек (их больше ста) из замечательного альбома Е. М. Беляковой. Художница, по ее словам, долго искала способ подачи изобразительного материала. Вариант, на котором она остановилась,—бесспорная удача. Сказались творческая зрелость, прекрасное владение техникой.

Е. М. Белякова нашла очень тактичную манеру, в которой тонко соразмерены «копирование» и авторское претворение. Каждая игрушка показана в наиболее выигрышном аспекте. Внимательно и любовно переданы раскраска, фактура, присущая каждому виду техники. Прочувствован образный строй игрушки.

Никого из опрошенных Е. М. Беляковой жителей Сергиева Посада уже нет в живых, музейные собрания дают далеко не полное представление о творчестве Сергиевских игрушечников, а научных публикаций, посвященных этой теме, крайне мало. Собранные Е. М. Беляковой материалы о жизни промысла в XIX—начале XX века не устарели, они могут стать источником для дальнейшего изучения этой отрасли народного творчества.

В. М. Сорокатый

Мастерские игрушек Сергиева Посада

Первая половина XIX века — время больших мастерских. Содержали их крупные предприниматели. Они получали большие заказы из обеих столиц, имели торговые связи во многих городах. Товар укладывали в дальние места на ярмарки: на Киевскую (проходила с Крещения по март), на Нижегородскую (июль). Товар готовили к 1 сентября (начало учебного года), к Вербному воскресенью. Ездили торговать в Вологду, Харьков, Рыбинск, Ростов. Продавали товар крупными партиями. Впоследствии, когда началось разложение мастерских и кустари стали расходиться по домам, уже на памяти старожилов, московские торговцы ходили встречать игрушечников к Крестовской заставе.

Мастерская Сафоновых

Мастерская Сафоновых осталась в памяти многих. Она существовала до 1846 года, находилась на Нижней улице, вблизи Земской школы. Все игрушечное производство Посада было сосредоточено в руках Александра Григорьевича Сафонова, после его смерти мастерская досталась трем его сыновьям: Сергею, Михаилу и Ивану Александровичам («была в Посаде мастерская Сафоновых, дело там было поставлено строго и верно», «до нее ничего не было»).

Хозяева в мастерской Сафоновых не работали, беспрестанно ездили в обе столицы и на ярмарки.

Возвращались с новыми заказами и свежим материалом для работы, это были игрушки западного производства и рисунки самого различного характера: гравированные народные картинки, листы из модных журналов, гравюры с картин западноевропейских художников, таблицы с изображениями животных.

Талантами и трудами балбешников¹ было достигнуто высокое качественное совершенство игрушки. Полтораста балбешников, специалистов по всем видам работ, трудились в большой двухэтажной мастерской на глазах у хозяина (сам он с семьей жил в этом же доме), домой мастера уходили только по воскресеньям.

Руководство хозяина мастерской было, однако, далеко от распространившейся в начале XX века опеки игрушечников художниками-профессионалами с их «просвещенным» довольно высокомерным покровительством, породившим в Сергиевом Посаде эклектические образцы игрушки.

На Сафоновых, помимо живших у них мастеров, работал «весь Посад» у себя на дому. Материалы для работы и все необходимое для хозяйства получали у хозяина «на книжку», то есть в счет будущей оплаты труда. К сороковым годам XIX века Сафоновы начали разоряться. По рассказам старожилов, слишком большие жизненные удачи оказались им не по плечу. Раздоры, кутежи и карточная игра разорили «дело». Мастера стали расходиться. Один из братьев умер, другой, Сергей Александрович, открыл «шкаф» (лавку) на вокзале, но будучи «капризен» не умел ладить с мастерами, и скоро «шкаф» пришлось закрыть.

Торговля игрушками Ерофеева

В одно время с Сафоновыми имел «дело» Алексей Егорович Ерофеев (1777—1850), торговец и фабрикант.

Ерофеев открыл первый в его время магазин игрушек², товар он покупал непосредственно у балбешников, по обычаю того времени он же привозил из Москвы необходимые для их работы цветную бумагу, бумагу для лепки, краски, лак, золото, кроме того, он заготавливал «белье» («бельем» называются неокрашенные игрушки, как деревянные, так и лепные), выделываемое в деревнях в зимнее время, доставлял мастерам цветные лоскутья, проволоку, даже бумагу для обертки готовых игрушек. Все это записывалось опять-таки «на книжку» вместе с мукой, крупой и другими продуктами из его же лабазов.

Мастерские Челпановых

В 1864 году от Сафоновых главенство в игрушечном деле переходит к двум братьям Челпановым-Шипилиным, Федору и Степану Васильевичам. Братья хорошо понимали назначение игрушки, знали ее «тайну». Они скупили весь инвентарь разорившихся Сафоновых, в том числе болвашки (так называют фигуры, с которых отливают форму для лепки игрушек из папье-маше или мастики), часть которых сохранилась и до наших дней в их мастерской.

Чтобы не конкурировать друг с другом, братья разделили производство: один стал заниматься резными крашеными игрушками, другой—лепными, осыпными и меховыми. Их мастерские стояли рядом на Сорокиной горе. Способности братьев были различны: Федор—художник, Степан—организатор,— они дополняли друг друга.

В мастерской работало до сорока человек. Дело велось по старым традициям.

Николай Степанович, сын Степана Васильевича Челпанова (1837—1919), с гордостью говорил, что именно из их мастерской разошлись по Посаду настоящие мастера. Отсюда вышли лучшие резчики своего времени: Рыжов, Барченков, Тимохин.

Работа в мастерской распределялась по специальностям: «резчики», «лепилы», «красилы», а иному поручали надзор за имеющимися запасами материала, готовых частей игрушек (донышек, колес), он же обязан был напомнить хозяину, в чем близится нужда— какого товару нехватка.

Вовремя заготовить все нужное—«дело умное». Работа мастера «хитрая». «Хозяину трудно угодить,—сознается Николай Степанович Челпанов,— он своим наблюдательным глазом видит, что лошадь или корова с иным поворотом головы или поступью ноги не пойдет в продаже, и хорошо сделано, а велит переделать, раз, и два, и три раза переделают».

Со смертью Федора Васильевича Челпанова в 1871 году мастерская его прикрылась, наследника не было.

У Степана Васильевича были сыновья, но только один из них остался у дела.

Николай Степанович Челпанов

Николай Степанович—последний «хозяин».

Он последний сохраняет старый уклад жизни. Его семья не смеет выйти из повиновения, детей обучают дома: «чтобы на глазах были,— все равно помогать не будут». Он и сам учился в отцовском доме, и сестры его наравне с мастерами работали.

А хозяин он умный, дельный, внимательный. О Рыжовых, о том, как один из них завел в своей мастерской кукол, танцующих на ящике («чухонцев»), он говорит с досадой и упреком: «В прежнее время не то было. Я ему говорю: патриотизм соблюдать надо! брось это, надо вести дело большое, завести новые хорошие образцы. А они — этих, вертящихся…».

Он зорко следит за покупателем и замечает: целый род из поколения в поколение воспитывается на одной и той же игрушечной лошади. Бабушка требует внуку ту самую лошадь, которой играли ее дети и которой она сама играла в детстве. Для таких покупателей товар заготавливали особо.

Если игрушка становится немодной, «не имеет расходу», он тотчас находит выход. В конце шестидесятых годов было большое затишье в торговле, — тогда «петрушки на хлопунов переделали,—рассказывает он,— Дойниковы³ от них пошли, первые на триста рублей продали. А раньше что торговали? — Апельсины, лимоны!».

Но времена изменились, покупатель стал охотнее брать фабричную игрушку. Войны заставили мастерскую уменьшиться. Последние годы жизни Челпанов работал только своей семьей.

Мелкие мастерские второй половины XIX века

Одновременно с мастерскими Челпановых существовали мастерские меньшего масштаба: Гавриила Салова⁴, Палагина⁵, Кутузова, Шишкина.

Совместная работа мастеров разных специальностей

В первой половине XIX века все необходимое для создания законченной игрушки вырабатывалось в одной общей мастерской.

Мастера всех специальностей, работая под одной крышей, имеют возможность видеть: резчик — работу лепилы, лепила — красильщика и так далее. Ничто не мешало их общению. В таких условиях легко рождается, свободно и смело развивается новая мысль. Каждый мастер более или менее знаком с мыслью и техникой соседа, отсюда большее понимание идеи и материала, меньше ошибок, а если таковые случаются, их легко и верно можно исправить той же рукой. Если же в мастерскую попадает талант, он подымает общий уровень производства, другие мастера стремятся приноровиться к его работе.

Сохранившиеся от этого времени болвашки говорят сами за себя: они вырезаны с большим вдохновением, так же как и целый ряд игрушек, крайне фантастических и интересных по содержанию, выражающих народный дух.

Потом не родилось равных образцов, были лишь вариации.

Мастерские середины XIX века. Разделение по специальностям

К середине XIX века характер мастерских изменился.

Специалисты различных отраслей стали работать отдельными небольшими группами.

Резчики болвашек работали на дому.

У Рыжовых мастерство переходило из поколения в поколение. Знаменитый Александр Рыжов сам учил семь своих сыновей резному делу. Учеников не брал: «семь сыновей, да семь братьев—достаточно».

Ермаков открыл мастерскую, работавшую игрушки исключительно из папье-маше (работников было пять-шесть).

Лепными куклами занимались Токаревы, Аверины.

В то время работал целый ряд хороших мастеров. Ученики Ермакова сами следили за добросовестным исполнением игрушек, за качеством работы. Беляев, Горулев, Сысоев— мастера хозяйственные; у Беляева и Горулева были целые залежи болвашек работы лучших резчиков своего времени (образцы работ Беляева — седоки, Горулева—медведь).

Мастерские конца XIX— начала XX века

К концу XIX столетия крупные мастерские окончательно пустеют.

Сорокина улица поросла травой. Опустелый второй этаж челпановской мастерской накренился, чуть держится.

Начинают работать своей семьей.

Образуются кварталы, заселенные мастерами, занятыми какой-либо одной отраслью игрушечного производства.

Кукуевка занимается «дичью»⁶ и «стадами».

По Соловьевке расселились кукольники.

Токари — по Ильинской.

Резчики — у Николы.

Труд распределяют по силам и возрасту. Детей с малых лет к нему «приторивают». В восемь-девять лет ребенка заставляют «пестрить» (раскрашивать), делать цветочки, крутить проволоку, исполнять другую второстепенную работу. Женщины тоже работают, те, что игрушечным делом занялись только по выходе замуж,— «от мужа обучились».

Прошло золотое время игрушки.

Нужда всех загубила, все вздорожало.

Скупщику-торговцу чужды заботы о качестве, о сохранении традиции: «Ничего, что плохо, было бы дешево, все в одни ворота проходит».

Оплату производителю понизили…

Перышки, что раньше «пестрили» «как настоящие»,— марают малые дети грубыми пятнами. Облетели цветочки на ящиках танцующих кукол: дороги стали бумага и проволока.

Вместо мастерских, полных творческих сил, следивших за требованиями жизни, умевших удовлетворить самого балованного покупателя,— узкие специалисты-ремесленники, обремененные нуждой и мелкими заботами, люди, морально униженные скупщиками—содержателями складов и торговцами в палатках у стены Лавры.

Кустари работают нетворчески, знай себе упрощают дедовские образцы. Они ослепли за работой, не видят безвыходности своего положения. В них совсем нет душевной стойкости. Единственный, Челпанов, борется с понижением цен: «Изрублю, но не отдам». Голодает с семьей, вернувшись из Москвы с несбытым товаром,—еще раз едет… Товар в дороге ломается.

Беднеет содержание игрушек. Не всякий мастер имеет возможность заказать болвашку—дорого.

Рыжовы уже режут «стада» и «птичники» и продают бельем.

Некоторые мастера, имевшие ряд болвашек, занялись отливкой форм, продают их кустарям; другие кое-как сами отливают форму по старой игрушке.

Настоящий интерес к игрушке со стороны производителя потерян.

Семья всю жизнь работает петушков, клюющих на полянке, достигая в этой области виртуозности. Мастер в час вырезает пятьдесят штук, жена и дети красят.

Мастер-токарь работает только колесики, только ручки и ножки для кукол, иной всю жизнь красит только солдатиков,—целая изба завалена тысячами солдатиков.

В прежнее время мастер имел до сотни образцов, исполняя их со всей тонкостью и красотой, а теперь балбешник превратился в «кустаря», с этим названием меняется самый смысл и содержание его работы: раньше он добивался красоты, а теперь—«тяп-ляп»— готово.

Размеры игрушек мельчают, как мельчают люди и мастерские. Но так давно отработанный прекрасный тип старых игрушек, при всей неумелости и небрежности теперешнего исполнения, все же отражает долю прежней красоты.

Непрочно, небрежно, грубо. Богатого покупателя теперь привлекают игрушки западного производства, он ускользает от троицкого игрушечника, покупают лишь бедняки.

Игрушки и их мастера

Деревянная игрушка

Основа игрушки—дерево. Мастера работы по дереву давно разделились на две отличных друг от друга категории.

Одни, наиболее талантливые, довели резьбу по дереву до высокого совершенства, их мастерство—подлинное, большое искусство народной скульптуры. Эти скульптуры служат игрушкам моделями или, как их называют игрушечники, «болвашками».

С болвашки выливают форму, по которой «лепила» вылепляет из бумаги собственно игрушку. (Мастера болвашек работали и на рынок; в этом случае игрушки их продавались белые, некрашеные, детально разработанные резьбой.)

Другие мастера специализируются на двух-трех типах игрушек, которые работают затем всю жизнь.

В первом случае следят за красотой и правильностью формы, не заботясь о быстроте.

Во втором—достигают большой выразительности, двумя-тремя быстрыми порезками простого ножа дают характерный образ коровы, пастуха, дерева. Этого рода резчики вырабатывали в Посаде главным образом «стада», «птичники» и «зверинцы», а также «китайскую мелочь», маленьких птичек и «Ноев ковчег».

Все эти игрушки большей частью раскрашивали.

«Стада»

Из мастеров второй категории назовем Гробова, он работал с детства многим известную игрушку «стадо»: пастух в голубой рубашке и красных штанах играет на дудочке, шесть серых овечек лежат на голубой земле, серые же лошадь и корова, две собачки и два дерева: игрушка укладывается в белый деревянный ящик. Он же красит монашек, и солдатиков, и барынь богородской работы.

«Китайская мелочь». И. Е. Фалин

Два мастера, Фалин и Поликарпов, работали «китайскую мелочь». Их типы и техника, однако, мало друг на друга похожи.

Иван Егорович Фалин (1827—1903) отличался большой фантазией, его изделия очень качественны. Работал своей семьей: выучил троих сыновей. Но ни один из них, по собственному их признанию, не перенял у отца ни изящества резьбы, ни той изобретательности, с которой из-под ножа его выходил на свет этот милый «народ».

Фигурки «китайской мелочи» резали из большой чурки, заготовлявшейся для каждого сорта отдельно.

На каждую сотню полагалось 20 сортов.

Платили полтора рубля за сотню.

В день можно выработать 75—100 штук.

Вот названия некоторых сортов: «Распахня» — фигурка с белой грудью, «Паяц» (в красном колпаке), «Подкидыш под соском», «Казак», «Черкес», «Царек», «Царица», «Турок», «Турчанка», «Обезьянка», «Лисица», «Поп», «Купидон», «Зайчик», «Медведь». Разносчики груш, лимонов. Разносчицы полотна, рыб. Монахи, монахини, барыни, гусары, почтальон, полицейские.

«Китайскую мелочь» делали полувершковую, вершковую и крупнее.

Донышки вырезали отдельно и приклеивали; потом сами же раскрашивали.

В те же времена были в ходу «трясучки»— мужики и бабы с трясущимися головами, насаженными на проволоку.

Фалин работал и их.

Еще резал «пряху»—лиса прядет, а медведь лапти вяжет. Игрушек, изображавших подобные сцены, было сортов 10—15. Вероятно, эти очень давнего происхождения игрушки — коренные посадские.

У Поликарпова фигурки тоже держат рыбок, книжечки и прочее, но его типы крайне однообразны, шаблонны.

«Ноев ковчег»

Игрушка «Ноев ковчег», по-видимому, западного происхождения. Состоит из фигур Ноя с семейством (их делают всегда мастичными), из многих пар всевозможных резных животных, в вершок длины, крохотных птичек всяких пород, очень красиво раскрашенных, и глазастых зеленых гадов. Все это укладывается в деревянный ковчег, оклеенный картинками немецкого происхождения. Нам известны образцы «Ноева ковчега» не очень старые, но этот тип игрушки существует с давних пор. Предполагаем, что из имеющихся двух типов фигурок животных плоские резные лошадки и коровки восходят к образцам немецкого производства.

«Мелкая дичь». Коньков

По вдохновению, не придерживаясь какого-либо одного образца, работал резчик «мелкой дичи» Коньков (умер в 1918 году). Он был кутила и горький пьяница, это помешало развиться его таланту. Его резьба приближается к работе лучших мастеров.

Он, как и Гробов, резал «стада» и «зверинцы», но только игрушек своих не раскрашивал.

Зверей вырезал часто с букваря (бобр, журавль, слон, носорог).

Некоторые вырезанные им животные поражают сказочностью и выразительностью. Особенно хороши «гиена страшная» и лев, вырезанный Коньковым по образцу сильно понравившейся ему дверной ручки трапезной Сергиева монастыря.

Болвашки и их резчики

Игрушечники отлично чувствуют и умеют ценить мастеров болвашек, своих художников. Имена их помнят до сих пор, несмотря на то, что многие резчики умерли более полувека назад.

Челпанов, растроганный зверем работы Ивана Рыжова, целует его, говоря: «Люблю, брат, тебя за искусство». Или говорит: «…так вырежет!—даром что не рисовальщик,—а кабы рисовальщик!?»

Между мастерами болвашек были специалисты по «личному делу» и по зверям или «дичи».

Достижения мастеров болвашек «натуральны» (выражение балбешников следует понимать: правдивы).

Их искусство не каждому дается: «Богородским давали, только вырежут либо толще, либо тоньше».

Помимо красоты и простоты, которая нужна для удобства отливки формы, болвашку нужно вырезать так, чтобы игрушка пошла в продажу, сделать ее «ходовой». «Хорошо сделает, а хозяин велит переделать». Следы переделок видим на многих болвашках, иногда часть ноги или голова, иногда полфигуры заменены вновь вырезанной деталью.

В умении вырезать болвашку «на ходу» заключается главное достоинство мастера, ведь от болвашки зависит удача в деле.

Для примера назовем несколько неудавшихся болвашек. О коне, получившемся слишком статичным, мастер говорит: «ни возовой, ни ездовой, — уперся ногами.., то ли дело конь Тимохина,—показывает он,— жилистый, модненький». Или медведь, который оказался «толст под одевку, но тонок под краску и шерсть». Кукла, заказанная резчику церковных иконостасов, также не имела успеха: «Херувим вышел, только крылышки приделать»,—резные волосы оказались лишними, кукле волосы напишут, либо приклеят парик. «Так уж, заплатил ему пять рублей, а как потом ни переделывал, все равно в дело не пошла».

Балбешник любит правдивость, но считает недостатком натурализм. Ему неприятны обозначенные на туловище куклы мускулы, коленные чашечки и тому подобное (сравним с французскими куклами, с фарфоровыми головками, получившими в 80-х—90-х годах XIX века широкое распространение в России).

Источники сюжетов

Болвашки вырезали с игрушек Запада, «из головы», с картин, присылаемых «хозяевами».

Работая «из головы», мастер изображал домашних животных: коров, лошадей, петухов. Вспоминал виденные диковинки: вожака со слоном, с верблюдом. Или фантазировал на тему из сказки, виденную на картинке, подсказанную каким-либо предметом: мальчик верхом на льве, на баране, обезьяна в бархатной кофточке верхом на верблюде.

Балбешник часто поддавался обаянию фарфора, подражая ему даже в технике: «Пеленашкам чепцы цветами раскрашивались по белому, каемочки на них рядами писаны красочкой, как фарфоровые».

Воспроизводил статуэтки: старик с детьми за плечами⁸, мужик с медведем, мужик с балалайкой. Аналогии им можно найти среди изделий завода Гарднера.

Резал игрушки, имеющие сходство с масленками и судками в виде лежащих животных и птиц. Эти игрушки, однако, не имели распространения: так, сделанные Садовым курица с цыплятами и мальчик с собакой почти не работались.

Делал игрушки, подобные фигурам, украшавшим парки помещичьих усадеб (женская фигура с шаром-глобусом).

Вырезал львов, вроде тех, что сидят и лежат на воротах городских усадеб.

В «журавле с детьми» («во рту держит рыбку») узнаем пеликана на воротах Воспитательного дома, или, вернее, изображение его на игральных картах (бубновый туз).

С лубочными картинками игрушка связана более тесно, чем с другими источниками,— избы народа всегда были оклеены ими.

Известный Гаргантюа, или наш русский «объедала»⁹ превратился в повара, которому жареные птицы летят в рот прямо с плиты , потом, под влиянием политических событий, в зуава, потом в казака, сидящего с обнаженной саблей и глотающего летящих из крепости турок, потом в англичанина и бура.

Глядя на болвашку «петух с барыней», вспоминаешь рейтаршу на курице¹¹.

Другие шутовские персоны, Педрилло и Парамошку , узнаешь в мальчике на козе, на свинье. Того же Педрилло со скрипкой в руке—в неваляшке мастерской Салова.

Особенным сходством с картинкой поражает кот («Кот казанский, ум астраханский»): он сидит в той же позе и раскрашивается так же, как на картинке. Знаменитые его усы и зеленые глаза еще лучше изображены в игрушке «Кошка с мышью».

Картинка «Мыши кота погребают»¹³ тоже нашла отклик в игрушке и была сделана на большом общем донышке.

Первый резчик болвашек, чью фамилию помнят,— Загвозкин. Как он работал, где его произведения—неизвестно. Говорят, без него нельзя было обойтись, такой хороший был мастер. Знаем еще, что у него учился Федор Васильевич Челпанов (1800—1871), тоже мастер по «личному делу».

Ф. В. Челпанов

Ф. В. Челпанов оставил целый ряд прекрасных вещей. Большей частью это куклы довольно значительной величины, многие высотой с маленького ребенка. Каждая кукла его работы имеет свое индивидуальное выражение. К интереснейшим принадлежат полуфигуры кукол, сидящих в колясках, мальчик и девочка с собачками на коленях и девушка в кокошнике; эта девушка и еще одна головка девушки в кокошнике, круглоликие, с дугообразными бровями, небольшими носом и ртом, поразительны силой, с которой выражен в них тип русской красавицы.

Головы работы Федора Васильевича полны какой-то загадочной печали, особенно заметной в его «горбуне».

Игрушки, сделанные по его болвашкам, не сохранились, это не дает возможности судить об их раскраске.

Говорят, что товар его мастерской отличался от всех остальных, «чудной товар»: баба-яга, дед со скрипкой, с детьми в карманах¹⁴, пьяницы, мужики и бабы.

Еще говорят, что товар его был «наглядный», то есть воспроизводил виденное в жизни: «за грибами ходят», «деточки кашку едят». Пришел к соседям, видит—сидят, чай пьют, вернулся к себе, всех и вырезал. Рассказывают: «однажды такое изобразил, что в Петербурге доискивались, а товар велели весь уничтожить».

Делал некий шкафчик «для пьяницы», изображавший человеческую фигуру (он и сам с утра бывал нетрезв). Туловище открывалось, и в него ставились рюмки и графинчик.

«Мало ли каких тут уродов делали,— рассказывает старуха, дочь Челпанова,—кот и лев был, мышей глотающие; изображали, как мыши кота хоронили, и мало ли еще чудного».

В мастерской его делали лепные бумажные раскрашенные головы с золотыми и серебряными волосами, которые служили комнатным украшением. Образцами для них были слепки с антиков. К их использованию он прибегал уже в старости, когда сам работать больше не мог, а хороших мастеров по личному делу не было. Слепки с антиков служили моделями для резьбы, а в некоторых случаях, с необходимыми переделками, прямо шли в дело, служа болвашкой для кукольных голов.

Среди старых форм и болвашек мы нашли у Челпанова слепки головы Дианы и головки римского мальчика, кудри которого за ненадобностью были спилены.

Фигуркин

В мастерской Салова болвашки резали Чалов и Фигуркин—зять Челпанова, сосланный в молодости в Сибирь за поджог его дома. По словам П. Г. Салова, в 1860-е годы Фигуркин, маленький старичок, резал «пузатых еврейчиков» и «горбатых «езопов». Ему же приписывают кормилиц с детьми и пеленашек в высоких чепцах; если это действительно его работа, то значительно более раннего времени, вероятно, его молодости¹⁵.

Чалов

Чалов известен среди стариков-мастеров только по фамилии, самого же его никто не помнит. Ему приписывают «табашника», «фонарщика», две куклы и пеленашку.

Болвашки мастерской Салова

В мастерской Салова мы нашли много примитивных, но остро и сильно вырезанных болвашек: львы, собаки, кошки. Кто их резал и когда — остается невыясненным. По технике и выразительности эти болвашки не имеют подобных себе в Посаде, они напоминают животных, характерных для резьбы, украшавшей избы, или зверей на рубанках, вальках и изделиях такого же характера.

Пеленашки в высоких чепцах походят на египетских мумий.

Кормилица с ребенком на руках напоминает статую богоматери с младенцем.

В целом для болвашек мастерской Салова характерно исключительное настроение, чем-то роднящее их с языческой стариной, с древними народными культами.

А. Рыжов

В настоящее время из резчиков болвашек наибольшей популярностью пользуется Рыжов (1808—1898). Его фамилию знает буквально весь Посад. Возможно, потому, что он оставил после себя сыновей—мастеров своего дела.

Александр Плешков, по прозванию Рыжов (его дед был рыжим), обучался в мастерской Челпанова, специалист по игрушкам, изображающим зверей и птиц. Он оставил бесчисленное множество больших и малых игрушек этого рода.

С А. Рыжова начинается новая эра в истории игрушки: все его кони, львы, уточки, медведи, зайцы изображены реально, живут каждый своею заячьей или медвежьей жизнью. Вместо свободы движений, легкости и грации фигурок животных, изготовлявшихся до Рыжова, в позах его зверей появляются особенная конкретность, твердость, тяжеловатая монументальность.

Работа Рыжова «натуральная». Это слово всегда говорится в хвалу мастеру. Троицкому резчику чужд стилизованный красный с дугообразной шеей конь мастеров Владимирской губернии. Животные работы Рыжова среди работ других мастеров выделяются проникновением в природу изображаемого, анатомической правильностью и некоторым округлением форм. В них как бы чувствуются здоровье и сила.

Жил Рыжов замкнуто, детей своих учил сам, учеников не брал—потому ли, что было «своих достаточно», а может быть, из желания оставить свою славу за собой. Последнее предположение возникает при разговорах с его сыновьями, самолюбивыми, надменными, гордыми славой своего отца и вместе с тем своею собственной. Всякую работу более или менее значительную они приписывают либо отцу, либо себе — даже когда она явно расходится с их художественными устремлениями, только чтобы не слышать хвалы другой фамилии. Правда, сыновья А. Рыжова все вышли хорошими резчиками. Особенно хвалят рано умершего Ивана старшего и Ивана младшего (умер в 1919 г. от чахотки).

Рыжовы прославились и в Московском кустарном музее. Они работали на выставках в Москве, а Кузьма Александрович Рыжов ездил даже в Берлин на выставку в начале XX века; несмотря на это, некоторые собратья его не хвалят, говорят, что в сравнении с братьями он не мастер — четверть мастера. Думается, они правы, Иван был много талантливее¹⁶.

Вообще же отличить, каким из Рыжовых сделана та или иная болвашка, довольно трудно: они стремятся походить на отца.

Тимохин

В одно время с А. Рыжовым учились у Ф. В. Челпанова Тимохин и Барченков, но какие болвашки их работы — не выяснено, известен лишь один прекрасный конь «на ходу» работы Тимохина в Музее игрушки.

Из последних резчиков болвашек был Иокин — мастер много слабее Рыжовых, которым он подражал. Сохранившиеся образцы его работы относятся к 70-м годам прошлого столетия.

Волков

В настоящее время резчиков болвашек не осталось, кроме Волкова, который «может на все лекалы вырезать». Но образец его работы («пеленашка» Музея игрушки) говорит о большом упадке этого искусства. Крепость формы утрачена. Уродливое вызывающее выражение недетского большого лица, маленькое спеленатое тельце—какая-то карикатура на куклу.

Конец XIX века. Упадок искусства резьбы болвашек

В конце XIX столетия спрос на болвашки падает, они становятся необязательны. Форму льют со старой игрушки хорошей работы, и, пока она нова, с нее выливают гипсовую болвашку, которую обмазывают для водонепроницаемости красным лаком, смешанным с маслом и мылом, или тщательно вылепливают по форме бумажную болвашку, оставляя несклеенными с отогнутыми краями обе вылепленные половинки игрушки и намечая по ним сажей места для «кусков»¹⁷. Такие болвашки убирают до той поры, пока не потребуется подобная же форма—в этом случае ее льют по слепкам. Находят, что так даже удобнее — форма сразу получается, нет необходимости прилаживать и угадывать, в каком месте должен быть вставлен «кусок».

Некоторые мастера лепят болвашку из глины, другим болвашкой служит случайно оказавшаяся под рукой, совершенно чужая игрушка, статуэтка.

Но болвашка и встарь не всегда была деревянной.

П. Г. Салов рассказывает: «Сначала форму выливали с куклы тряпичной, набитой соломой²⁰.

У Аверина мы нашли фарфоровую головку первой половины XIX века, служившую болвашкой.

Н. С. Челпанов лепил болвашки из глины²¹.

Из глины с картин лепил А. М. Кузмичев (1836—1904) ²².

Тряпичная кукла служила болвашкой, скорее, во времена, неблагоприятные для игрушки. В целом создается впечатление, что в прежнее время вещи, применявшиеся как болвашки, выбирались с пониманием смысла материала, фарфоровая головка из мастерской Авериных могла быть прекрасно исполнена из папье-маше. Кузмичев был хороший скульптор и из глины лепил только потому, что этот материал был ему ближе, чем дерево. Гипсы употреблялись Ф. В. Челпановым в качестве болвашек со строгим отбором и необходимыми видоизменениями.

Несколько слов о технике исполнения деревянных болвашек, например, изображающих животных. С начала XIX века баранью шерсть резали мелкими спиралевидными завитками, такой образец сохранился в мастерской Сафонова. Позже шкуру животного покрывали ровными ямками, сделанными круглой стамеской. Потом, применяя большую и маленькую стамески, стали делать продолговатые выемки. К концу столетия шерсть изображают лежащей узкими длинными мочаловидными прядями и еще более «натурально»: ровными прядями, чередующимися с крупными и мелкими прядями, а также беспорядочно спутанной.

Игрушки из папье-маше

На Западе игрушки из смеси бумаги с песком, цементом и мукой начали делать после 20-х годов XIX века в Зоннеберге (Германия). В истории игрушки появился новый участник — формовщик, который «уже не делает своей игрушки от руки, а вдавливает густую тягучую массу в известную форму,—и одним этим завершен переход к полному механическому характеру   производства».

Местные особенности техники папье-маше

Русскую игрушку из папье-маше нельзя считать заимствованной у Запада, так как имеются болвашки посадской работы, которые можно датировать началом XIX века. Производство кукол из мастики появилось в Посаде, по свидетельству издания 1880 года, «не более сорока лет назад»²⁴, то есть в сороковых годах XIX века. Но из мастики хорошо лепить мелкую игрушку, а в старых мастерских Сергиева Посада болвашки были значительной величины. Кроме того, техника посадской игрушки из папье-маше имеет ярко выраженные самостоятельные черты. «В нашей мастерской не умели лепить форму и лепили игрушку поверх болвашки»,—говорит П. Г. Салов, вынося свои болвашки, все изрезанные. Это подтверждает и Боголепов. Но он говорит, что Салов привержен старому способу работы, теперь («не более 18 лет назад») другими мастерами оставленному²⁵.

Форма

Итак, в Сергиевом Посаде лепные игрушки существовали до появления формы, и начало пользования ею не следует связывать с зарождением этой техники.

Троицкие игрушечники могли обходиться без формы благодаря самой технике лепки, отличной от западной и связанной со своеобразным использованием болвашки. Собственно папье-маше — смесь рваной бумаги с клеем—в Посаде не делали, а просто накладывали, приклеивая мучным клейстером, один на другой листы бумаги (эстампаж). Важно и то обстоятельство, что в Посаде издавна делали осыпные игрушки. Барашки, осыпанные пшеном или гречневой крупой по клею, так и называются «барашки в крупе». Глаза вставляли из гороха²⁶, иногда, отсырев, он пускал ростки. Сырость и мыши могли заставить кустаря изменить материал для работы.

В настоящее время в Посаде все работают одинаково: с болвашки льют форму из алебастра.

По большей части форма состоит из двух половинок. Если болвашка сложная, ее разграфляют на несколько частей, по которым отливают отдельные куски, вставляемые затем в гнезда каждой половинки формы.

Для водонепроницаемости форму смазывают красным лаком—и она готова к употреблению.

Старые формы из-за их громоздкости не береглись. У Сорокиной горы ими завален весь овраг. «А не то истолчешь, просеешь, да и забелишься»,— рассказывает старуха (стены побелит).

Лепка по форме

По форме начинают лепить.

Эта наиболее легкая и грязная работа исполнялась последние десятилетия обычно женами кустарей или отдавалась в окружающие Посад деревни, где ею занимались по зимам.

Бумагу мочат в воде, выжимают, смазывают ее клейстером из ржаной муки, оставляя свободными края бумаги, укладывают по форме, «гнут», хорошенько пролепливая все впадины, накладывают одну бумагу на другую несколькими слоями, загибают края в уровень с формой довольно толстым рубцом. Когда клей чуть провянет, вылепленную половинку вынимают из формы, поправляют, сушат, затем обе половинки склеивают. Опять поправляют, сушат окончательно на полатях, устроенных под потолком, и приклеивают донышко. Лишь у Салова бумагу наклеивали поверх болвашки: сначала болвашку обертывали тонкой мокрой «мягкой бумагой» (с мануфактурных заводов), когда она подсыхала, ее облепляли общепринятой для лепки хлопчатой бумагой («большой руки», «сахарной» или «шечкой») с клейстером. Затем острым ножом разрезали вылепленную фигуру, снимали с болвашки каждую половинку, склеивали их, накладывая на шов полоски тонкой бумаги.

П. Г. Салов говорит, что, работая таким образом, мастер хорошо ощущает формы находящейся перед глазами болвашки и имеет возможность лучше пролепить детали (складки одежды, пальцы рук и проч.).

Но от острого ножа, которым разрезали вылепленную фигуру,    болвашки быстро портились, их приходилось воспроизводить вновь. Особенно быстро выкрашивались мелкие выступающие части: так, почти все носы на болвашках мастерской Салова заменены новыми. Кроме того, для каждого лепщика приходилось иметь отдельную болвашку. Мы и находим в этой мастерской по нескольку болвашек каждого образца.

Окраска

Игрушка вылеплена. Она должна быть раскрашена.

В последнее время этим занимались часто целые семьи. Одни подготавливают, другие «шахматят» (делают пятнистую расцветку), но отделывает игрушку всегда глава семьи.

Природный цвет раскрашиваемого предмета берется только как основа. Так, лев, лисица окрашиваются в оранжевую краску— «как настоящие»; собачки—пестрые, черные и белые. Но рядом грива льва и медведя может быть голубой. Лиловая подставка у собаки. С рыжими пятнами, но голубая — корова. Серая собачка, испестренная синим, красным и золотом.

Один и тот же подбор красок употребляется почти всеми кустарями. Берут преимущественно основные цвета—крон желтый, «жаркой» (оранжевый), крон зеленый, сурик, умбру, ультрамарин, вишневый, пунцовую краску, белила и сажу. Зеленый крон и сурик после случая с отравлением ребенка в 90-х годах больше не употреблялись, их заменил фуксин.

Техника крашения: вылепленная, хорошо просушенная игрушка грунтуется мелом, разведенным с клеем; снова высушенная, она окрашивается основными цветами; затем, по терминологии игрушечника, «шахматится», «пестрится», «растушевывается», «тычется» «тыколкой». Например, у попугая спинка и бока по голубому зеленым «шахматились», уточке грудь «синили» по голубому, пуделю— сажей «пестрили», журавль—«в пестрядку», еж расписывался «колюшками». Эти приемы отделки своей техникой и чистотой несмешанной краски придают игрушке облик крайне фантастичный.

После всего игрушка идет в окончательную отделку: разрисовывают глаза, брови, рот, отдельные перышки.

В игрушках Сергиева Посада яркие краски преобладают. Черные кони и бурые медведи богато украшены: первый — ярким седлом и шлеей, второй — голубой сединой по хребту и насаженными на донышко яркими бумажными цветами и уздечкой с бантиками.

Украшение

Крашение неразрывно связано с украшением. Игрушку украшают золотой или серебряной бумагой или порошком²⁷, поталью (рога баранов и оленей), цветной бумагой или тканью (седла коней), бумажными или матерчатыми цветами с листвой из куриных и гусиных перьев, окрашенных фуксином. Это делает игрушку еще веселее и наряднее.

Большинство игрушек папье-маше дополнялось атрибутами из других материалов. «Еврейчик» делался с деревянным костылем в руке, кафтан имел синий, штаны суконные, осыпанные шерстью; фонарщика делали с лесенкой (деревянной), с бумажной сулеечкой; пастухов—с бумажными рожками, «который играет, который — так».

Многообразие троицких игрушек

Размеры игрушек

Почти все игрушки делаются разных размеров по особым меркам, как говорят: «на все лекалы» (для этого одну и ту же болвашку заказывали нескольких размеров), «чтобы на все вкусы приходилась», и для того, чтобы дать возможность купить одну и ту же вещь и богатому и бедному.

Так, коней делали 9 сортов: битюг, большой, полубольшой, средний, межеумок, полусредний, русский, коренной и зверковый. Между ними еще разделения по номерам, например, три коня зверковых.

Отделка и другие признаки разделения по сортам

Сорта различают и по отделке: самый дешевый конь—«шлея писаная, грива крашеная», «лучший—светло, ясно писаный», делаются матовые и «лаченые», более дорогой сорт— шлея бумажная, грива шерстяная наклеенная, еще дороже—с ременной шлеей.

Окраска и роспись одного и того же коня тоже бывает разная: серый, шахмаченный яблоками, или просто серый, или желтый, или розовый, или коричневый²⁸.

Того же коня делают осыпанным шерстью.

Или с седоком—«с татарином»²⁹.

В прежнее время—и с жеребенком³⁰.

Игрушки на донышке

Игрушки папье-маше ставят обычно на донышко, на донышко с колесиками, или делают с пищиком, или с криком, или на ящике с музыкой. Иногда вместе с колесиками поворачивается гусиное перышко, которое задевает за проволочку, вызывая звучное треньканье.

В шестидесятые годы прошлого века появилась мода на игрушку без донышка, колесики прикреплялись к ступне животного (игрушки только большого размера).

Пищик

С пищиком делались все птицы, барашки, спеленатые куклы, погонялки, кошки, собаки, львы и даже маленькие лошадки. Пеленашкам для грому внутрь насыпали горох.

С криком от наклоняющейся головы делали большого барана, оленя, слона, осла, коня, медведя.

Механизмы

Головки с действием делали и куклам, «еврейчикам» и «езопам», но их головки просто качались на проволочке.

Были механизмы и более сложные: в мастерской Кузмичева делали «курилу-турку — одна рука в бок, а другая курит с чубуком». Внутрь курилы вставляли меха, на голову надевали чалму, сбоку подвешивали шпагу, в рот вставляли зажженную трубку или папиросу. Потянутые за колечко сзади меха раздувались, и ко всеобщему удовольствию трубка разгоралась и выкуривалась.

Солдатские конные (кони из папье-маше, седоки деревянные) и пешие (целиком из дерева) «разводы» приводились в действие планками, сложенными накрест и соединенными между собой на каждом пересечении одним гвоздиком. Подобной «разводу» была игрушка «у лисы бал».

Получается, что почти все игрушки делались со звуком или действием.

Игрушки с музыкой

Особенное место занимают игрушки, танцующие на ящике с музыкой. Это «ходульки» или «гусельки», «чухонцы»³¹.

«Ходульками» называют барскую усадьбу, окруженную садом с башнями и прудом перед домом, в котором плавают уточки. Эта игрушка пришла к нам из Германии в 60-х годах прошлого века.

«Чухонцами» зовут все игрушки с оттенком шутовского балаганного характера: мужик с бараном едет верхом на козе, на свинье и пр.; на ящиках с музыкой делают пляшущих кавалера с дамой, бабу, везущую мужика в санях³², барабанщиков, вожака с медведем, медведя с козой, обезьяну-учителя с козой, пляшущих обезьянок. Раньше делали еще «лазающих» — медведь лезет по столбу, «транжи»—паяц ломается на проволочке, а музыкант стоит со скрипкой; баран запряжен в бочку, на которой сидит мальчик. Во многих из этих игрушек видно влияние народной картинки³³. Они интересны яркостью отображения любимых народом развлечений.

Осыпные игрушки

Игрушки папье-маше делаются не только крашеные, но также осыпные и одевные или обтяжные.

Осыпные: вылепленную игрушку промазывают клеем и затем осыпают шерстью или кнопом³⁴, который рубят предварительно в корыте.

Если хотят сделать пеструю собаку, часть туловища промазывают белым грунтом и осыпают седой шерстью, когда высохнет, остальные места промазывают черным грунтом и осыпают черной шерстью.

В старину осынными делали и некоторые сорта деревянных игрушек: медведя, льва, барана, гиену и другие.

Одевные игрушки

Бумазея, сукно, заячий, овечий и телячий мех служат материалом для одевных.

В прежнее время бумазеей одевали коров, лошадей и других животных, ныне одетым остался лишь попугай. Его одевают красной или голубой бумазеей, которую приклеивают картофельной мукой. Делают два сорта: «ноги его на винтах, пальцы у него лепные мастичные и мошком оклеены. Как сидит он на пеньке в лесу, так и делали. Этот—другой фасон—на пружине держится, два голоса имеет³³, у этого хвост перяной, потому ему тесно в клетке сидеть».

Заячьим мехом одевались зайцы, бараны, олени, медведи.

Телячьей шкурой обтягивают лошадей. Головы и ноги таким лошадям делают резные деревянные, туловище для уменьшения веса— из картона³⁶.

Не в пример лаковому обтяжной и осыпной товар впрок не работают: «Особенно зайца моль жрет, а осыпной — если на клею с клейстером—мышь поедает».

Устойчивость и изменчивость отдельных видов игрушек

Некоторые типы игрушек отличаются большой живучестью. Таков осыпной осел с голосом, с качающейся головой, который, по выражению кустарей, «всегда пользовался почетом».

Мало видоизменяются музыкальные инструменты, гитары и скрипки,— уже лет пятьдесят их работают на один лад³⁷.

Другие игрушки подвержены замене одного типа другим вследствие моды. Это особенно заметно на собаках.

В болвашках они встречаются всевозможных характерных для определенного времени пород: левретка, пуделек, дворняжка, мопс, крысоловка, болонка на подушке с кистями.

Причины исчезновения некоторых типов игрушек

Иные игрушки вымирают естественно. Недавно прекратилось производство запряжек, потому что «колесники все примерли». В прошлом году, по словам Салова, умер последний и единственный колесник сквозных колес. В 1903 году прекратилось со смертью единственного мастера производство деревянных голубей, что вешали под образа (с распущенными хвостами и крыльями). То же повторилось с китайской мелочью, с ложками, на ручках которых вырезали сюжеты из жизни св. Сергия.

Давно исчезли с рынка характерные для первой половины XIX столетия лев, заяц, медведь с барабанами. Они били в барабан, сидя на ящике с музыкой, а заяц вдобавок ко всему двигал ушами. Исчез известный с XVII века большой стоячий медведь с барабаном. Тройные бараны, ходившие под шлеями; седоки на львах, петухах, баранах; восточные вожаки со слонами, верблюдами, обезьянами; крашеный медведь с машинкой внутри, у которого двигались все четыре лапы.

Игрушка изменяется с изменением требований покупателя: «Эта корова старая,— показывают нам болвашку,— теперь такой товар не пойдет, теперь надо натурально чтобы было, а эта—видишь вымя?—бегемот, не корова».

Любовь к натуре будничной, постоянно попадающейся на глаза, появляется с конца XIX века. Типы более редкие сходят со сцены. Прежние праздничные, с расписными или белыми овчинными гривами, с пестрыми шлеями, яркими седлами,  серые в яблоках

кони превратились в коричневых, ровно и сильно налаченных, с черной клеенчатой сбруей, на коричневом же донышке, с малозаметным седлом.

Этого требовал город—в частности интеллигенция.

Требование это, к сожалению, начинает влиять на всю кустарную промышленность. Чувствуется воздействие Кустарного музея с его приверженностью к образцам западного происхождения…

Запряжки

Быт второй половины XIX века отражен в «запряжках». К ним относятся: тройки с почтальоном, каретки, саночки-одиночки, дрожечки с кучером, фаэтончики, бочечки, пролеточки. Запрягают коней и в тележки, в повозки с телятами, монашеские кибитки.

Интересна игрушка «огородник» (папье-маше): мужик, обязательно в черепейнике, в синем кафтане, перепоясан красным поясом, в синих полосатых портах, в черных блестящих сапогах,—правит идущей лошадью, всегда рыжей, чалой; на возу мешки с репой, морковью, вроде конфет; рот у мужика открытый — продает свой товар.

В «запряжках» соединено несколько видов мастерства. Лошади из папье-маше, бочечки деревянные точеные, кучера резные, каретки и пролетки картонные.

Игрушки из разнородных материалов

Существует целый ряд мастерских, в чьих игрушках соединяются различные материалы.

По содержанию такие игрушки весьма разнообразны: кормилицы 80-х—90-х годов в кумачовых сарафанах с кисейными рукавами, в пышных передниках, расшитых кокошниках баюкают детей в нарядных колыбелях или играют с ними, подкидывая их и опуская на землю. Франты в костюмах первой половины XIX века раскланиваются с воздушными дамами³⁸. Торговцы, сапожники, табашники, пьяницы. Шарманки с легкими танцорами и неустанным дирижером, паяцы на ручках, хлопуны, что руками хлопают, «турочка»— ногами и руками дрыгает, клоуны с тарелками, кувыркающиеся на стуле, с бубнами, зеркалами. Большинству из них туловище заменяет деревяшка с проволочкой, на которую насаживаются голова, ручки и ножки. Одевают этот народ зачастую в роскошные костюмы, бархатные и атласные, украшают золотом, бубенцами, медными накладками, на голову надевают парики из овчинки, шапочки, колпачки и другие уборы.

Отдельные части подобных игрушек часто выделывают в разных мастерских и затем собирают.

Многие игрушки такого рода в точности скопированы с игрушек западного происхождения— с французских, например (велосипедисты, клоуны со скрипками, с бубнами).

Токарное мастерство

В игрушечном деле последних лет возрастает доля токарной работы. Вытачивают не только руки и ноги для кукол—появились точеные головы. Точеные пчельники, грибочки стали ходовым товаром наших дней.

Игрушки из мастики

Игрушки из мастики — смеси золы с мелом и клеем   (стада,   дачи,   хозяйства,   кукольные головки)—большей частью также западного характера, национальные черты в них отразились слабо. Как и игрушки из папье-маше, их делают крашеными, осыпными, одетыми бумазеей.

Столярная игрушка. «Городок»

«Городок» был издавна любимой игрушкой не только детей, но и взрослых. В народе сохранился обычай покупать на память модель какой-нибудь церкви или колокольни Троицкой Лавры и ставить ее у себя дома в шкафчик.

Озеров, работающий в этой традиционной области местного творчества, рассказывает о ее первом мастере: «Слыхали от Антонова Сергея³⁹, Хахалкин (его никто не помнит) колокольню, Троицкий собор, Успенский, трапезу,— срубит белые в лесу и принесет. Монастырь с оградой не был обнесен, ограду-то делали потом уж, с крышей деревянной… Все с топориком и косыночкой в лес ходил. Да придет, проест,— опять пойдет. А какая точка⁴¹ была—не знаем… правнуки».

Современные мастера этой игрушки называют себя «столярами» и «модельщиками».

Моделей ранее середины XIX века нам не удалось найти. Из мастеров, работавших в этой области, кроме Хахалкина, С. Антонова и Озерова, назовем Алексея Ивановича Кадыкова, Беликова, Пикунова, Гусева и Монахова.

Работу Кадыкова не одобряют, говорят, что если Антонову платили за «Лавру» шестьдесят копеек, то Кадыкову—тридцать.

Антонов и Беликов были отличными мастерами и много работали вместе. Озеров и Гусев—тоже сверстники и хорошие мастера.

Встарь столяры имели связь с токарями.

На Котельнической улице была большая мастерская Пикунова, где делали лото, бирюльки и точеные игрушки. В 1879 году в его мастерской жили лучшие мастера-модельщики того времени—Антонов и Беликов, уже старики.

Пикунов задумал приготовить к Всероссийской выставке 1882 года, которая была устроена на Ходынском поле в Москве, игрушку «Московский Кремль».  Кремль был сделан по плоскому картонному плану Трегубова, который давно служил украшением дома. Над исполнением «Кремля» трудились три года, а сделали его только в трех экземплярах.

Расставляли Кремль по специально начерченному плану, на котором по Александровскому саду рассыпан был песок и расставлены деревья. По площади расставляли пушки, величиной с мундштук, маленькие — со спичку, ядра—горох.

На продажу эту игрушку не работали. По словам Озерова, спрос на эти модели был невелик, так как «ничего красоты в них не было».

Он рассказывает еще, что Антонов делал скит, что у Черниговской, но и эта игрушка «не имела расходу»: «Одна церковь деревянная, и вся отрада, какая тут красота? То ли дело Лавра! — Одна колокольня чего стоит».

Приходится думать, что раньше «Лавра» особенно была хороша: ради нее не покупали красивые «Хотьково» и «Вифанию».

Модельщики строго следили за ростом Лавры. Постройку нового придела к храму, фонтана, малейшее изменение в окраске тотчас воспроизводили в игрушке. Так, до 1865 года колокольню окрашивали голубой ярью, до 1870 года — красной краской, потом— розовой. Троицкий собор — синий (ультрамарин),— «главы он имел черные, потом голубые, потом белые». «Сошествие» (ц. Сошествия св. Духа) делали без приделов, глава голубая, только крест золотой.

Отступления от подлинника бывали лишь в тех случаях, когда окраска никак не могла удовлетворить вкус мастера, например, современная «гунялая» (выражение мастера) окраска Троицкого собора. Мастера красят его оранжевой краской.

В старые годы размер «Лавры» доходил до значительной величины. Когда работа не помещалась в мастерской, приходилось выносить ее во двор. Колокольни доходили до трех с половиной аршин высоты. Этот размер делали, конечно, в особых случаях: во дворец, на выставку, в витрину магазина. Подобная «Лавра» бьша заказана в 1880 году к Парижской выставке, ее делали у Копылова Беликов и Гусев. «В Париж водой везли, от плохого-то клея она развалилась, пришлось вновь склеивать»,— рассказывал один из братьев Хрустачевых, сопровождавший изделия троицких кустарей. В настоящее время мастера остановились на двух меньших размерах Лавры⁴².

Делают «Лавры» из елки, иногда из ольхи и осины. Готовые чурки продавались в Посаде с возов по 30 копеек за штуку. Вначале изготовляют дощечки по меркам. Приготовляют «точку», склеивают, затем красят.

Техника крашения различна: то оклеивали ограды и здания цветной бумагой, окна печатали особой печаткой (бумагу привозил из Москвы Ерофеев), то прокрашивали их густой меловой краской и тонко расписывали (70—80-е годы XIX века). Современные мастера всю мелочь окрашивают, просто обмакнув ее в разведенный фуксин («скорей так»), окна печатают особой «тыколкой» — «в саже обмочишь, да и тычешь».

Ворота на оградах накрашиваются или прорезываются.

Решеточки на колокольне и трапезной делали жестяные (из обрезков, остающихся от выделки жестяной посуды).

Теперь многие детали в раскраске и украшении, по признанию мастеров, «не соблюдают», часто из-за недостатка материалов.

Лавру расставляют по плану. Встречаются старые гравированные планы с рисунками, хорошо отпечатанные в типографиях. Их «пестрили» цветными карандашами. Потом придумали печатные доски, с которых мастера стали печатать планы у себя дома. Такие планы печатают и теперь.

В неделю у Троицы вырабатывали до 250 экземпляров «Лавр».

В настоящее время эту игрушку делают три мастера: Гусев, Озеров и Монахов.

Куклы

Производство кукол делится на несколько этапов.

В деревне Богородское Владимирской губернии издавна вырезали деревянных кукол. В Посад их привозили «бельем» и здесь раскрашивали. Они расходились тысячами.

Это куклы 20—80-х годов прошлого века.

В них ярко отражены мода и быт. Гусары в накинутых на плечи шинелях с большими воротниками, на прогулке, с трубкой в руке. Гусары на войне. Барыня в шляпе с лентами, с «эшарпом» на плечах, держит в руках рабочую корзиночку. Салопница с собакой, «ведучка с дитей». Няньки, «кормилки», купчихи с зонтами.

Многие куклы новой работы сделаны в ставших традиционными формах, но в них нет уже остроты характера, хотя и сохранены все элементы старых кукол: в костюмах, атрибутах и движениях. Это лишь повторения, многое потеряло смысл и превратилось в украшение, в орнамент.

В Посаде крупнейшими в кукольном деле были мастерские Токаревых и Авериных на Ильинской улице. Они изготовляли огромное количество кукол папье-маше.

Кукол папье-маше одевали в матерчатые платья, кружева, ленты, цветную бумагу. Каждый сорт сохранял тот костюм, в котором он впервые был выпущен на рынок. Отклонения от этого правила были редки, изменения происходили очень медленно.

Типы кукол

Каждый тип кукол разнообразили насколько возможно.

Любимые детьми спеленатые куклы бывают: просто раскрашенные, с пищиком внутри, с цветком в руке, с мастичным лицом, с закрывающимися глазами, в вязаных «вязалами» чепцах; пелены бывают с отделкой из бархата, кумача, кисеи, из цветной, золотой бумаги. Это куклы «пеленашки».

Куклы «горбачи»—большеголовые с крохотными ручками, напоминают некоторые детские портреты конца XVIII века. К сожалению, таких кукол, одетых по старой моде, уже не делают, теперь это все «матросы».

Глаза «горбачам» вставляли стеклянные, выписывали их из-за границы⁴³.

Старые «горбачи» отличались большой миловидностью. Теперь лица их стали мертвенно-бледными, с необыкновенно большими глазами, неприятно быстро мигающими.

Наряду с приземистыми «горбачами» были куклы стройные, под названием «талии». Их делали двух родов: целиком из папье-маше, или головки—папье-маше, а туловище тряпичное, набитое опилками. В последнем случае их насаживали на подставку. Этот тип кукол очень распространен; встречаются куклы, одетые, как боярские дети. В середине XIX века мальчиков большей частью одевали кучерами: красная рубашка, черные плисовые шаровары, такая же поддевка, шапочка с выбивающимися из-под нее овчинными волосами, клеенчатые сапоги; девочки—в богатых цветных сарафанах, в расшитых кокошниках.

«Дитяшек» делают с криком—в ситцевых рубашках и вязаных чепцах, с точеными или мастичными ручками и ножками.

Куклы «скелетки» 60-х годов прошлого столетия—точеные деревянные, с мастичными лицами, стоят на круглом донышке. Одеваются в красные кумачовые или розовые тарлатановые платьица, ситцевые передники, зеленые бумажные шляпки.

Для тряпичных кукол, набитых соломой или опилками, заготавливают головки, сходные с головками «талий» и «горбачей». «Горбачевых» головок делают до 20-ти номеров по величине. Техника их изготовления: бумагу смачивают, обрывают по краям, чтобы не было рубцов, и лепят по форме; сначала отделывают передки (лица), когда они высохнут, вставляют глаза; затем сырые задки, с краями, загнутыми внутрь, приклеивают к передкам и сушат. Ямки выравнивают замазкой из мела с клеем. Ножом из косы поправляют неровности. Затем зачищают мелким напильником, дважды грунтуют и дважды густо прокрашивают мелом с клеем, в последний раз подмешивают розовой краски и пунцовой: «щечки подрумянить», «живность придать».

Говорят, что в Посаде одевают кукол всего лет пятьдесят,— обучились мастерству от Москвы, выписав оттуда одевалыциц. В. последнее время в одеждах дешевых кукол появился новый материал—гофрированная бумага.

Игрушка соприкасается с некоторыми отраслями прикладного искусства и ремесла.

П. Г. Салов делал в Лавре митры из папье-маше  к  большим праздникам,  Ф. В. Челпанов—парикмахерские головы, головки для горжеток, отделывал меховые коврики. Другие игрушечники обрамляют зеркальца, делают расписные сундучки и многое другое. Некоторые, начав с игрушек, перешли постепенно к прикладному искусству. Известная в Посаде семья Хрустачевых вырезает деревянные иконы и церковную утварь. Отец Хрустачевых начал с игрушек, с Голгофы в цветах под стеклянным колпаком, с сидящих на деревьях резных птиц, заключенных в бутылку, с нательных мелких крестиков. Последние   работы Хрустачевых поражают тонкостью, анатомической правильностью и даже известной одухотворенностью. Родоначальник знаменитых Рыжовых делал ящики для мелких игрушек.

Характерное для последних лет стремление раздвинуть традиционные рамки промысла— одна из сторон движения мастеров к сознательному творчеству, другие стороны этого движения выражаются в наивных попытках самостоятельного изучения натуры и в стремлении к «чисто» скульптурной передаче форм.

Подготовка к печати В. М. Сорокатого

[1] Балбешниками называли в Посаде вообще всех игрушечников, позднее, с образованием Земского кустарного музея, распространяется название «кустарь». [2] Была еще торговля игрушками Трегубова, но нам не удалось установить, существовала ли она раньше торговли Ерофеева.

[3] «Дойниковы»—большая игрушечная торговля в Москве и Петербурге.

[4] Салов — сын мясника (1807— 1885).

[5] Палагин—племянник Сафоновых.

[6] «Дичью» называли игрушки, изображающие вообще всех животных и птиц.

[7] «Крупную дичь» изготовляли мастерские Уточкина, Кузмичева, Непряхиных.

[8] Ср. также с картинкой «Терпеливый отец». См.: Ровинский Д. А. Русские народные картинки. Т. I. СПб, 1900, ил. 223.

[9] Там же, ил. 69, 70.

[10] Подобная тема есть и в отечественной литературе: гоголевский Пацюк, которому галушки сами в рот летали.

[11] Ровинский Д. А. Ук. соч., т. 1, ил. 74. 75.

[12] Ровинский Д. А. Ук. соч., т. II, ил. 292, 293, 299.

[13] Там же, табл. 18, ил. 219, 220.

[14] Ср. статуэтки завода Гарднера.

[15] Все сохранившиеся болвашки мастерской Салова находятся в Музее игрушки.

[16] В работах Кузьмы Александровича Рыжова всегда чувствуется неприятное непонимание анатомического строения формы.

[17] Музей игрушки. Доильница, мальчик кормит петуха и др.

[18] «Куском» называется деталь формы.

[19] Примером может служить современная мастерская Кутузова.

[20] Ср.: Сборник статистических сведений по Московской губернии. Отдел хозяйственной статистики. Т. 6, вып. 2. Промыслы Московской губернии. Игрушечный промысел. Сост. И. Боголепов. М., 1880, с. 9. «За неимением под руками годных для производства работ игрушек, производители употребляли в дело чучела, набитые соломой, мякиной, песком и пр.».

[21] Глиняные болвашки его работы имеются в Музее игрушки.

[22] У Кузмичева была мастерская крупных игрушек папье-маше: солдаты, курицы, медведи, коровы, кони-качалки, и пр.

[23] Игрушка, ее история и значение. М., 1912, с. 32.

[24] Сборник статистических сведений по Московской губернии, с. 5.

[25] Там же, с. 9—10.

[26] Н. С. Челпанов заменил пуговицами белый наколотый сажей горох, затем—бусами, крупу заменил опилками.

[27] В последнее время порошком стали пользоваться чрезмерно, некоторые птицы сплошь золотые и серебряные.

[28] Расписной серый конь называется «уборным», конь с опущенной головой — «розовым».

[29] С седоком делали только коренных лошадей, в последнее время— зверковых.

[30] Животные «с детьми» характерны для 70-х годов прошлого столетия. «Все звери с детьми»,— говорит Челпанов и объясняет: «Ребенок ведь спрашивает, откуда же теленочки. В то время все житейское делали, всю компанию».

[31] В объяснение названия «чухонцы» мастер сказал, что это люди, которые ездят на оленях, собаках, возят молоко.

[32] Мастера объяснили: «Так песня поется—продай муж корову, лошадку, купи муж сарафан», «мужичок сидит, а баба дрова везет».

[33] Ср.: Ровинский Д. А. Ук. соч., т. I, ил. 272, 299.

[34] Кноп — остриженная с сукна шерсть.

[35] Голос делают на донышке, на котором стоит клетка.

[36] Раньше туловище обтяжных лошадей делали из двух дощечек: горизонтальной, в которую вставляли ноги, к середине ее прикрепляли вертикальную доску: этот остов обивали мочалом.

[37] В Посаде имеются мастерские игрушечных музыкальных инструментов, игрушечной мебели—с явным отпечатком стиля «ампир» на деревянных красных шкафчиках, кроватях: мастерские тачек, лопаток, граблей, копилок и тому подобное.

[38] Кланяющихся кукол делал Акулов (1817—1874: учился у Кадыкова), он же делал охотника, стреляющего в птицу и в медведя.

[39] Сергей Антонов (1830—1890)— модельщик, учитель Озерова.

[40] Косыночка, косынка—длинный широкий нож, сделанный из косы.

[41] Точка—токарная работа, в игрушке «Лавра» точеными были вазоны на колокольне, главы и кресты на церквах.

[42] То же происходит и с игрушкой из папье-маше «лошадь»: преобладают сорта полусредний, коренной, зверковый.

[43] В Посаде делали глаза для кукол, но мало.

Е. М. Белякова, Е. Е. Штейнбах (опубликовано в сборнике «Панорама искусств» №3, М, 1979. Стр. 52-73)