Василий Коротеев. Павелецкий рынок, 1950-е
У Коротеева был талант чувствовать мир как движение жизни. Он ощущал его как физику разнонаправленных потоков бытия и всем телом принадлежал, сопринадлежал ей. И работал он тоже как будто всем телом, как будто в деле художника есть элементы танца, и живопись — это след ритмических действий мастера. Поэтому Коротеев относился к телу как к инструменту: он тренировал его, выполняя по утрам комплексы упражнений из японской борьбы и йоги, делал сложные балансы, стоял в перевёрнутых позах. И тогда ясно, что в его работах «ощущение» мира -это не метафора, а анатомическое движение, изменение состояния тела в ответ на перемены в состоянии мира, каким его видит, чувствует, способен уловить художник, в ответ на новые дыхания, в которых слышатся глубинные смыслы мира, передаваемые холсту.
Иногда он надевал широкие брюки с глубокими карманами и шёл — один или с дочерью — просто по улице, в церковь или на Павелецкий рынок, держа руки в карманах, где прятал несколько листков плотной бумаги или кусочков мягкого картона. В правой руке у него был короткий карандашик, он шёл или останавливался и рисовал, не вынимая рук из карманов и не привлекая к себе внимания, рисовал, передавая руке импульс непосредственно от объекта изображения. Таким образом он не позволял глазу участвовать в рисунке и подвергать изображение неистребимой цензуре школы. Опыты эти были для него не пустым развлечением: получавшиеся каракули он после изучал, разглядывал и анализировал, но особенно важной была постоянная погружённость в работу.
Что такое эта работа? Это сложная механика вчувствования в пульсации, вслушивания в биения мира и врастания в них, это физическая сопринадлежность импульсам жизни, их началам и обрывам. Поэтому в каждой картине Коротеева есть особая пластическая достоверность мгновения, когда человек и мир открываются навстречу друг другу.
Пейзажи, выполненные художником на Воробьёвых горах после войны — во второй половине сороковых — пятидесятых — начале шестидесятых годов, — совершенно буквальны, достоверны и точны. В это трудно поверить зрителю, который впервые встречается с его свободной манерой письма. («Свободной» — очень точное определение живописи Коротеева.) Наверное, это и есть настоящий реализм второй половины XX века.
