Ростислав Барто "Красные рыбки" Без даты

Рыбы и тритоны появляются на древнейших изображениях, на керамических сосудах в Китае эпохи неолита, в культуре Яншао, точнее, на памятниках комплексов круга Баньпо, относящихся к 5000–3500 годам до н. э. И эти самые рыбы, ящерицы, тритоны, птицы, лягушки и саламандры появляются снова в изображениях на монотипиях Барто.

Они появляются как отпечатки, как следы – то ли других изображений, оставшихся в другом, прошлом времени, то ли живых и остановившихся в другом пространстве, другом измерении, существ. Они легко превращаются в фантастические создания – в драконов, ящеров, морских чудовищ и птиц, они – память о легендах, о сказках, о тех историях, которые всегда остаются рядом с историей мира и всегда покоятся за её пределами.

Являясь новой реальностью в отношении внешнего мира, каждая картина остаётся фрагментом другой, параллельной и большей действительности, другого языка, о котором мы узнаём по факту воплощения в произведении, по этому элементу, случайному в пространстве нашей повседневности.

Очень часто, разглядывая картины Барто, мы замечаем, что их фрагменты – это самостоятельные произведения, и более того, внутри этих фрагментов мы снова находим законченные пластические конструкции. Здесь элементы не случайны. Они решены как различимые композиции. Это напоминает китайский шарик в шарике. Один элемент входит в состав другого, изменяя его содержание, не затрагивая показывающейся поверхности, оставаясь скрытым. Он не допускает и мысли о случайности, он – задача, он – цель и смысл, другой текст, другая реальность.

Иногда графические элементы принимают форму иероглифов или иных знаков неизвестной письменности, а фрагменты становятся надписями, скриптуральными опытами. Полоса леса на горизонте бежит как зачёркнутая строка, ей вторит поверхность моря, касающаяся то земли, то неба, а ломаные линии кустарников, трав и камней похожи на ритмы неразборчивого письма.