Александра Кольцова-Бычкова. Автопортрет. 1920-е
Искусство поставангарда ожидает осмысления и понимания. Оно не может делегировать высокий социальный статус (standing) собирателю, связывающему с искусством идею представление об успешности и власти. Оно не может поделиться успехом. Оно само нуждается в в опеке, изучении, описании, понимании, определении и репрезентации. Более всего это искусство ждёт от нас способности преодолеть стереотипы понимания и описаний искусства ХХ века.
Действительно, никогда в истории это искусство не было атрибутом социального успеха, никогда не занимало и не стремилось занять привилегированного положения не отражало намерения учить и править, не имело и не стремилось иметь власти. В России ХХ века это искусство создало феномен, который можно было бы назвать «искусством посторонних». Это явление существовало на протяжении не менее пяти десятилетий и стало культурой внутри культуры; это было искусство, отказавшееся от намерения быть языком и культурой власти, но стремившееся оставаться культурой для всех, бережно сохранявшее возможность быть культурой каждого. Это искусство, создающее пространство существования человека, не связанное с властью, отстранившееся от власти в большей степени, чем отстранённое от неё, и воплотившее в себе бердяевское «я извергаю, а не меня извергают». Оно родилось в процессе быстрых изменений, через которые проходил русский авангард, став его продолжением, развитием и отрицанием, вобрав в себя множество противоречивых реакций на события, которые происходили в искусстве и истории послереволюционной России.
Когда в наши дни это искусство называется «независимым», часто звучит ироничный вопрос: от кого не зависимым? От власти, от заказа, от рынка. Это искусство существовало вне рынка, и рынок не участвовал в наполнении смыслового намерения этого искусства. И хотя необходимо сделать оговорку, что из работ именно «левых» художников формировались многие коммерческие выставки, в формате которых Советский Союз экспортировал новое русское искусство в Европу, Америку и Японию в двадцатых и тридцатых годах, но участие в этих выставках было настолько редким событием, что едва ли могло повлиять на целеполагание художника. От заказа мог зависеть человек, но то искусство, о котором мы говорим, нет.
