Владимир Храковский. Вид на Кремль из мастерской Р. Фалька. Конец 1930-х

Художники и теоретики искусства двадцатых считали, что значение и роль искусства как сферы человеческой деятельности в новом времени значительно возрастают: новое искусство виделось не ограниченным задачей описания мира, а создающим новые модели существования людей; работа художника приближалась к научной и философской деятельности; искусство стремилось к пониманию и объяснению мира, однако прежде создания картины мира, оно стремится быть формой или способом самого существования человека. Это искусство происходит из намерения человека вместить в себя весь новый мир и все движения мира, направленные в другие времена и иные состояния действительности.

Многообразное и полифоничное русское искусство двадцатых-тридцатых годов может быть ироничным и молитвенным, сатирическим и исповедальным, смешным и жестоким, лёгким и пугающим, оно не боится перестать называться и даже быть «искусством» в системе оценок своего времени. Но что решительно отсутствовало в нём, это снобизм. Разумеется, мы можем вспомнить имена художников, относившихся и тогда к своему творчеству как элитарному занятию, но это говорит больше о характере человека, а не о культурной ситуации как таковой. Совсем немногие художники, представляющие это искусство, могли подумать всерьёз о его элитарности.

Искусство поставангарда последовательно демократично. Оно не адресовано узкому кругу единомышленников. Оно происходит из абсолютного признания свободы и достоинства человека, поэтому не ищет ничьего одобрения и разрешения быть собой. Оно происходит из осознания абсолютной ценности настоящего, пребывающего в диалоге со всей человеческой историей, иногда — с тем представлением о вечности, которым это настоящее располагает.