Пространство небольшого музея Пабло Пикассо на юге Франции дарит своим посетителям уникальную возможность пережить атмосферу чрезвычайной интенсивности культурных связей и смысловых сопряжений, из которых собираются картины мастера, и особенно остро – его собственной включённости в работу этих смыслов; здесь, в Музее, зритель (это особенно важно русскому зрителю), находится в той же атмосфере, которой пропитаны полотна этого потрясающего художника, он дышит тем же воздухом, что и Пикассо; теперь он в состоянии почувствовать (потому что здесь это так просто увидеть), что в работах Пикассо не столь важна активность воображения, то есть, это не придумывание образов и состояний; в его картинах безусловно преобладает острое переживание действительности, это сама реальность соединения и взаимопроникновения всех культур, которыми создано пространство многомерной и многоязыкой культуры Средиземноморья, и которыми воспитано зрение и настроен слух художника. Этот свет, это пространство, образованное небом, морем, прибрежными скалами и ярким солнцем, видимы в его картинах. Все самые странные образы и пространства – это не столько представление, сколько переживание действительности, чуткость, внимание и удивительная восприимчивость к многочисленным историям, которые продолжают разворачиваться здесь, следы и отзвуки всё ещё звучащих языков прошлого и речи настоящего.
Греция, Египет, Франция, Италия или Испания, небо, становящееся сводом единого храма или родильного дома европейской цивилизации, фавны и кентавры – эти образы чувственной и сладострастной любви и познания, бесконечная жажда жизни, минотавры и тавромахии, мифы и повседневный быт приморского города, наполненного простым трудом, радостью жизни и почти извращённым наслаждением этим бурлеском историй соединяются в ежемоментном переживании Пикассо так же, как соединяются в его картинах предельная мужественность и бесконечная детскость, и всё это переплавлено в саму пластику создаваемых им изображений.
В этом музее в Пикассо можно влюбиться без памяти. Всё очень просто и ясно, и не нужно никакой теории, я вообще часто думаю, что теория помогает только тем, кто уже увидел смысл искусства, но мешает тем, кто ещё не чувствует его. Здесь очень ясно становится, что то, что открывает художник одному своему зрителю, скрыто теперь от другого, но этот другой, вероятно, стоит на пороге открытия, неведомого первому, а вчерашнее постижение и понимание ничего не гарантируют ни тому, ни другому завтра, всё может измениться, мы можем всё увидеть по-другому, и продолжить диалог с искусством в совсем другом русле.
Это особенно важно при встречах с такими художниками, как Леонардо, Пикассо, Петров-Водкин, Александр Иванов. Каждый раз, приходя к ним, я жду – что случится сегодня, что я слышу, что происходит сегодня, что случилось со мной, что я в состоянии видеть и понимать теперь. Это очень важно, однажды прийти к ним со своим вопросом – что ты значишь в моей жизни? И постараться найти, постараться расслышать ответ, увидеть ответ на свой вопрос. У каждого свой Пикассо и свой Леонардо, и всё, что говорят учебники, иногда может только мешать, и вообще может быть глупостью обязательной определённости, которой нет и не может быть в искусстве, потому что искусство – это размышления человечества о самом главном, что оно открывает в своём существовании.
Музей располагает интересной коллекцией работ Николя де Сталя, но соседство в этих стенах с Пикассо провоцирует неизбежное сравнение с великим, и оно, увы, не в пользу этого этого замечательного художника, кстати, любимого художника Алексея Васильевича Каменского.
