Первые работы Ростислава Барто в серии гротескных рисунков появились в конце шестидесятых годов. Большая часть персонажей – это люди мира искусств, представители художественной среды, иногда это собирательные образы, иногда – переосмысленные и искажённые реальные лица, часто – художественные критики, с которыми встречался автор. В этих небольших листах высказалась многолетняя усталость от творческого одиночества, разочарование, вызванное несостоявшимся диалогом с профессиональной средой; уже немолодой художник – возраст Барто в это время приближался к семидесяти годам – смеётся горьким, саркастическим смехом над людьми, чьё собственное уродство является следствием (или выражением) нравственной неполноценности, неспособности и нежелания видеть в искусстве смысл поиска прекрасного. Он видит, что в этих деятелях культуры говорит страх перед красотой как культурным смыслом, страх перед прекрасным как смыслом искусства, более того, страх перед прекрасным и красотой как смыслом жизни. Они же всегда настаивают на том, что искусство ценно другим, каким-то содержательным, утилитарным или политическим отношением к действительности.
Теперь самим своим существованием и своим обликом, лицами, превратившимися в застывшие личины, они становятся противоположностью живой и непосредственной радости, которую вносит в искусство красота.
Безусловно доверяя красоте как мерилу истинности и осмелившись доверять своему чувству прекрасного, Барто очень сильно рисковал. И сегодня многим художественным критикам и историкам искусства представляется, что не всегда этот риск был оправдан и обоснован. Но, может быть, именно этот риск и такое доверие красоте заставляют сегодня немного внимательнее присмотреться к творчеству этого художника и за бросающимися в глаза лёгкостью, прохладной виртуозностью и маэстризмом расслышать отчаяние, разглядеть одиночество и осмыслить эту настойчивую веру в красоту как какую-то высшую правду. Красота спасёт мир…
Однако ничто не может исправить или изменить ужасного состояния, к которому приходит художник в итоге пятидесятилетней творческой жизни: он ясно понимает, что стоит на пороге безвестности, что огромный труд и целая жизнь в искусстве остаются достоянием памяти узкого круга близких людей, что всё, сделанное им не различимо, не признано как факт искусства, как что-то, что вообще было в искусстве, не замечено теми, чья работа – замечать и регистрировать эти самые факты искусства; потому что критика в России слишком часто была и остаётся политикой и способом выживания, но не искусствознанием. И самое печальное, что к такому пониманию проходили многие, многие художники ХХ века, и это как раз те, чьё творчество сегодня даёт нам основания перенести разговор об искусстве ХХ века из области политических рефлексий в плоскость опыта человечности и безусловной культурной ценности русского искусства в истории ХХ века.
Из осознания безысходности появляются гротески Ростислава Барто. Это очень важные документы времени. На обратной стороне одного рисунка автор сделал надпись: «Скрестив носы, как алебарды, они решили – не пущать». Не пускать к зрителю, в текст времени, в действительность, в существование, в историю, в жизнь. Но жизнь продолжается, и сегодня история – это современная практика, текст, который пишется прямо сейчас, книга, которая открывается каждый день на новой главе.