Леонид Павлович Зусман "Сон", линогравюра, 1977

Интересно наблюдать за тем, как меняются оценки, которые даёт искусству время, окружение, коллеги, зрители; как меняется восприятие и понимание искусства. Так и должно быть, это жизнь смыслов, это путь искусства – известность, может быть, популярность, потом забвение, возвращение, или исчезновение на долгие времена, и наоборот – путь от неизвестности в своём времени к ответственности за него, к диалогу с новым временем. И что вообще такое «своё время»? Наверное, возвращения и востребованности говорят о новом времени больше, чем о том искусстве, которое появляется снова, казалось бы, в чужом времени, как меняется время, мы меняемся, начиная говорить о том, чего нет, а оно тут же и возвращается. Художник из прошлого для кого-то может стать собеседником более интересным и значительным, чем современники.

В коротком очерке «Художник Леонид Зусман. На смерть друга», опубликованном в книге воспоминаний «По памяти и с натуры» в 1991 году, Валерий Сергеевич Алфеевский, известный художник и друг юности Леонида Павловича, пишет: «В семьдесят восьмом году на Беговой открылась его персональная выставка. Народу было немного. В самой атмосфере выставки было что-то печальное. На выставке тема воспоминаний и прощания с прошлым прозвучала наивно и тоскливо. «Воспоминания» эти ему не удалось перевести на язык  живописной формы. И видишь, как свою тоску об утраченном художник пытается переложить на живопись, которой этот груз не под силу.» Наивно и тоскливо? Настоящее имя этой «наивности» – отчаяние, когда художник вовсе не думает о допустимом пределе искренности, а живёт, слыша голоса и ощущая прикосновения ушедших, ищет язык для разговора с их – нашим миром, с тем, что объединяет все жизни и все времена; здесь начинается мир фантасмагорий и беззакония, какая уж тут застенчивость и забота о том, как ты выглядишь в глазах коллег и профессиональной критики. Настоящее искусство вообще начинается по ту сторону профессионализма и корпоративной этики. Автор текста представляет Зусмана как художника, которому в результате нечего предъявить, и оправдывает его, говоря, что книжная иллюстрация была призванием художника. Но это не так, и тот не нуждается в оправдании. Сегодня картины Зусмана возвращаются к нам как точные, глубокие и неравнодушные характеристики времени и людей, проживающих это время. Сегодня написанные им пейзажи Москвы и портреты современников оказываются востребованными новыми зрителями и теми немногими коллекционерами, которые собирают глазами и сердцем.

Поэтому ещё одна подробность: в конце воспоминания о друге на две страницы, Алфеевский пишет: «Его беспокоила мысль, что он уйдёт и всё то, что он сделал, пропадёт как никому не нужный хлам. Оставить работы было некому. Мрачные эти его опасения не подтвердились. Ещё при его жизни Государственная картинная галерея отобрала к приобретению целый ряд его работ.» ГТГ действительно отобрала ещё при жизни Зусмана несколько больших поздних работ, но не купила ни одной картины; они не нужны этому музею; в почти прошедшем сегодня 2010 году Третьяковка предложила их вернуть. Так кто теперь выбрасывает работы? Тогда их и забрала на самом деле сохранившая все произведения художника Надежда Вильямовна Инсарова-Плисова, жена Д.С.Хайкина, которую Зусман назначил своей наследницей и которая стала наследницей авторского права. Вскоре  некоторые из тех работ, которые почти 30 лет пролежали в Третьяковке, оказались на антикварном салоне и были проданы в течение одного дня.