В Большом снова «Евгений Онегин». Я очень люблю эту музыку и не люблю эту постановку. Когда-то, а именно в 1878 году, Чайковский сетовал на «казёнщину и рутину наших сцен», считая осуществление постановки оперы невозможным, теперь же, точнее, шесть лет тому назад, новый спектакль пострадал от стремления во что бы то ни стало сделать современное холодно-ироничное развлечение для слушателей, которым кажется несовременной и, наверное, забавной искренность композитора; приглашение на партию Онегина Иверсена вообще превращает значительное число сцен в куплеты Трике, исключительный успех которых когда-то переживал Пётр Ильич.

Современная культура, может быть, не в состоянии  высказываться языком оперы, может быть, в этой форме она не узнаёт себя и своё настоящее; но в опере культура обращается к своему прошлому, она оказывается в состоянии вспоминать. Вопреки мнению теоретика посткомпозиторской музыки, современные люди приходят в оперный театр не потому, что симулируют принадлежность полю «культуры», а потому что открывают действительность культурной памяти. Они приходят в оперу, потому что встречают открытость культуры перед своим прошлым, видят реальность исторических связей, из которых вырастает культура.

Поэтому когда режиссёр постановки 2006 года признаётся в том, что ставит «совершенно новую оперу, лишённую исторической памяти», на мой взгляд, он расписывается в том, что совершает большую ошибку.