Даная. 2010

В работах Владимира Семенского, объединённых мифологическими сюжетами, появилось новое качество, которое, наверно, обязательно появляется, когда художник говорит о чём-то, что известно не только ему одному, что открыто всем, и очень давно, но сегодня показывается — видится снова, появляется, становится действительным — оживает, вот так, как художник смог рассказать об этом, и мы начинаем вспоминать, какой была Афродита у Ботичелли, какой была Даная у Рембрандта и Европа у Серова, что с ними случилось теперь, почему одна смешная и немного страшная, как пьяная баба, а другая не плывёт по поверхности волны, а стоит на коленях на берегу, и есть в ней какая-то изломанность, будто говорит она больше не о красоте и влюблённости, а о боли; почему она как будто битая; через сегодняшние картины существуют старые боги, старые смыслы, они изменяются, но живут, и всё это становится разговором, который ведётся давно, не чтобы открыть и доказать что-то, не чтобы объяснить их современным языком, а чтобы продолжилась их невысказанность. Здесь такая связность с теми смыслами, которые и живут только, кажется, благодаря искусству. Мне очень понравился Минотавр, потому что у него цвет смыслообразующий — это и греческая терракота, и кровь, и налитые ею бычьи глаза — он как будто сам своё отражение видит; в этих работах есть нехарактерная для современного искусства  эмоциональная глубина, а иронично-горькая интонация делает эту историю особенно живой.