«Москва-Петушки» представляется мне одним из самых значительных текстов в русской литературе. Иногда мне кажется – самым значительным. Постановка такого произведения – это очень непростая задача, потому что большинство зрителей, я думаю, знают его почти наизусть, просто – знают наизусть, и в большинстве из нас этот текст давно отпечатался нашим собственным многократном прочтением и озвучиванием, всю жизнь продолжающейся передачей его своим голосом. Целый мир, целый язык, созданный его интонационными движениями, живёт во мне ритмическим эхом.

При всей ироничности и игривости этот текст какой-то обязательный и это больше, чем обязывающий; он по-настоящему – пронзительный. Вот так бывает только с очень важным ткстом – произносится слово – «пронзительный», и сразу отзывается в памяти его же, Ерофеева, словом «вонзили», страшными пророческими последними словами поэмы: «Они вонзили мне шило в самое горло… Я не знал, что есть на свете такая боль. Я скрючился от муки, густая красная буква «ю» распласталась у меня в глвзах и задрожала. И с тех пор я не приходил в сознание и никогда не приду.»

Мне увиделось, что Алексей Вертков очень точно, почти всегда очень точно передаёт интонацию веничкиной речи; у него замечательно настроен голос на эту роль, на этот долгий и, мне кажется, всё-таки очень непростой монолог. Непростой – потому что почти всё время это слишком смешно, и смех так внезапно, по-гоголевски, вдруг оборачивается леденящим ужасом и мраком, обнаруживает такое соскальзывание в безумие и гибель, что за ним трудно не свалиться, его трудно проследить и сохранить сознание и равновесие. Иногда или очень часто вообще всё бывает трудно, и поиск простого решения не означает правильности. Это Россия. Это русский язык.

В современной Москве обращение к тексту Венедикта Ерофеева рискованно; я имею ввиду, что текст долго флиртует с читателем –  со зрителем, балансирует на грани такой развлекательности, которая в отношении Ерофеева сегодня может легко оказаться бесчувственной пошлостью. В театре я этого не увидел. Я очень рад, что спектакль в целом получился. Я, наверное, слишком пристрастный зритель, поэтому в первом действии мне было жалко оставленных за ролью монологов, а какие-то сцены во втором действии мне показались не так ясно прочерченными, как события первого, и финал, мне кажется, в книге ещё страшнее, потому что в нём, как будто из других времён и языков, как призрак другой логики, как пробуждение чего-то, о чём мы не думаем и считаем фигурами мёртвых языков, появляется рок, появляется обречённость, но это не важно. Это я говорю только самому себе. Я очень рад этому спектаклю.

Мне понравились актёры. Мне понравились их голоса.