Георгий Щетинин, "Суббота (К детям)", 1950-е
Среди персонажей оперы Шостаковича Екатерина Львовна Измайлова единственная чувствует, что не может более выносить ту жизнь, которой живёт, на которую обречена и в которую она закована. Она не в состоянии жить так, как живут вокруг неё русские люди. Но ресурсы её души, как и её представления об иной жизни настолько скудны, что ничего другого она не может им противопоставить. Пошлая измена и жуткая уголовщина – это не просто обыкновенная форма бунта в России; это единственно доступная ей форма протеста в тёмном и беспросветном ужасе и мерзости бытия; в душе, напитанной и вскормленной тьмою и ужасом, бунт становится страшным и таким же мерзким, она не желает подчиняться законам, установленным для её жизни, но противопоставить им может только ещё более страшное, кровавое и обезумевшее неповиновение и преступление; такова обратная сторона её страсти.
Опера Шостаковича – замечательное событие в советском искусстве. Это удивительная, яркая, гротескная музыка. Но также достаточно вспомнить, что её постановки в Ленинграде и Москве пришлись на 1934 и 1935 годы; и как страшно звучат слова каторжников в четвёртом действии:
Эх, ты путь цепями вскопанный,
Путь в Сибирь, костьми засеянный,
Потом, кровью путь тот вспоенный,
Смертным стоном путь овеянный
Георгий Щетинин. "В суде", 1950-е
Произведение всё ещё современное и актуальное сегодня, как и в тридцатых; не потому ли опера была разгромлена критикой, что власть в России презирает саму русскую реальность, и потому создаёт вместо неё свою, фиктивную, реализуемую в атмосфере торжества и парада; то, что называется русской политической элитой было всегда и остаётся демонстрацией статуса и глумлением над теми, кто не выражает восторга от образа жизни этой власти.
И здесь вспоминаются работы тридцатых Бориса Голополосова, так разительно отличающиеся от праздничных полотен, покорявших спонсоров больших выставок и новых музеев. И особенно ярко проявляется огромное и подлинное культурное значение художественного наследия Георгия Щетинина, автора работ, которые до настоящего времени не нашли пути к зрителю, но непременно скоро найдут. Здесь вспоминается текст старого каторжника из оперы Шостаковича:
Ах, отчего это жизнь наша такая тёмная, страшная?
Разве для такой жизни рождён человек?
Даниил Хармс с презрением отзывался о творчестве своего современника композитора Дунаевского. Если художнику дан талант, то, наверное, самое главное – чему этот талант посвящён, на что он тратится, о чём этот талант. Вот почему история искусства России с точки зрения власти и история искусства в контексте реальной культуры – это очень разные вещи.
